Борис быстро продвинулся по служебной лестнице, благо работал на Аркадия Петровича, и через год стал его левой рукой. Не правой, слава богу, правой была Виола. Отец присутствие Бориса терпел, потому что он ему не мешал. При наличии столь умной, работоспособной и исполнительной дочери он мог быть спокоен за свое дело, даже если в нем по недоразумению оказался Борис. Виола справилась бы с сотней Борисов, так что он один погоды не делал.
Раньше Виктория могла часами описывать всевозможные достоинства Бориса. И ее рассказы походили на правду. Он и говорил красиво, и мысли излагал умные, и начитан был, и на рояле играл неплохо, и пел даже. Порой Виктория садилась за рояль, он вставал рядом, и они пели дуэтом — было забавно. А теперь… теперь у Бориса осталось одно, хоть и спорное, достоинство (многие считали его вопиющим недостатком) — это патологическая наивная честность. Он всегда говорил только правду. Похоже, врать он не решался, потому что не умел этого делать и боялся запутаться в собственной лжи. Поэтому Бориса почти никогда не брали на деловые переговоры. А если и брали, то только для солидности, и приказывали молчать.
Глава 2
Тяжелая дверь кабинета приоткрылась, и в узкий проем просунулась голова Инны Ильиничны — секретарши. Она взглянула на Аркадия Петровича с плохо скрываемым сочувствием:
— Я приготовила вам чай.
— А я просил чай? — рассеянно спросил он, не отрываясь от нового варианта договора строительной компании «Аппекс», которая, по сути, принадлежала ему, с правительством Москвы о возведении торгового комплекса.
— Нет, не просили, — Инна Ильинична всегда была слишком точна. — Но вы такой бледный, вот я и решила, что хороший чай вам не повредит.
Она была слишком сентиментальна и, как подозревали многие, чересчур трепетно относилась к своему начальнику.
— В самом деле? — Аркадий Петрович слегка улыбнулся, вскинул брови, но так и не удостоил ее своим взглядом. — Тогда конечно. Я вам, Инна, как всегда, признателен.
Секретарша тихо прошла по большому кабинету, поставила поднос с чаем и печеньем на стол и так же тихо удалилась. Он опять остался один.
Горячий напиток действительно благотворно повлиял на его разбитый организм. После сегодняшней кошмарной ночи Аркадий Петрович так и не смог окончательно прийти в себя. Даже сейчас строчки договора прыгали в глазах, а смысл их терялся. Он не мог сказать, зачем вообще пытается читать — это же не его обязанность. Он давно уже стоял во главе своей империи, и у него был целый штат референтов, которым вменялось в обязанность изучать и править договоры. Империя Мамонова была слишком огромна, он был физически не в состоянии контролировать каждую сделку, которую заключают его работники. И все-таки этот ничем не примечательный договор был у него в руках. А мог бы оказаться и любой другой. Он схватил его по дороге в свой кабинет. Схватил наугад, видимо, насмерть перепугав человека, которому этот факс действительно был предназначен. Бедняга, наверное, решил, что шеф его проверяет, и теперь стирает в туалете обмоченные со страху штаны.
«Ничего, это поможет ему быть всегда в тонусе».
Аркадий Петрович невесело усмехнулся и допил чай.
Он хотел было вызвать Инну Ильиничну, чтобы отдать ей злополучный договор, в котором он все равно не в состоянии разобраться, но рука, потянувшаяся к кнопке селектора, неожиданно ослабла и упала на стол. Горло сдавила неведомая сила. Сдавила так, что он начал задыхаться. Где-то сбоку раздался зловещий треск лопнувшего огромного зеркала. В ушах зашумело, и сквозь этот шум он услыхал далекий, уже ставший знакомым шепот, от которого все его существо наполнилось паническим ужасом. Ужасом перед неизвестным, чужим, неподвластным его пониманию могуществом. Могуществом, превышающим власть любого смертного. Он схватился за горло, безнадежно пытаясь побороть невидимые пальцы, сдавившие его. В глазах потемнело.
— Я пришел к тебе, — услыхал он, все еще не веря в то, что слышит голос наяву.
— Кто ты? — он хотел крикнуть, но из горла вырвался лишь булькающий хрип. — Кто ты?!
— Я? — переспросил голос.
— Да, ты! — Первый раз в жизни он устал сопротивляться и откинул голову на спинку стула.
— Разве ты не догадываешься?
— Нет.
— Неправда. Ты знаешь, кто я, но боишься признаться себе в этом.
— Кто же? — Аркадий Петрович закрыл глаза.
Он чувствовал тяжесть на сердце. Страшную тяжесть, словно в грудь заложили порядочную порцию тротила и теперь она готова взорваться.
— Я скоро приду к тебе…
Все разом смолкло. Наступила обычная тишина городского кабинета, прерываемая звуками бурно живущей улицы.
«О господи!» — он закрыл лицо руками.
— Аркадий… Пе-Петрович…
Он оторвал ладони и увидел Инну Ильиничну. Женщина, бледная, как смерть, стояла в проеме двери, не зная, что ей предпринять. Ее сотрясала мелкая дрожь:
— Аркадий Петрович, что с вами?
— Со мной? — он попытался принять здоровый вид, даже выпрямился в кресле.
Черты лица секретарши застыли, превратившись в восковую маску. Только губы подрагивали:
— Вам плохо?
— Мне? — он прижал руку к груди. Тяжесть исчезла, но все равно было как-то не по себе.
«Наверное, дело движется к инфаркту», — мелькнуло в голове.
— Вам плохо? — она сделала робкий шаг к его столу и, охнув, всплеснула руками: — Ой! Зеркало треснуло!
— Плохой знак… как говорят.
— Только не берите в голову! — слишком горячо залепетала она. — Это все бабушкины сказки. У меня сто раз всякие зеркала разбивались, и ничего. Только однажды кенарь околел… Ой, да что я вам говорю-то! Может, еще чайку?
Он отрицательно покачал головой. Потом, подумав, попросил:
— Вызовите моего врача. Хочу провериться на всякий случай. И начинайте готовить документы по слиянию.
Инна быстро исчезла, бесшумно прикрыв за собой дверь, но через минуту ее голова снова просунулась в кабинет.
— Что-то еще? — Мамонов поморщился, скорее от уходящей головной боли, нежели от недовольства. Но секретарша все же побледнела и выдавила из себя извиняющуюся улыбку:
— К вам дочь.
— С каких это пор Виола решила заявлять о себе через секретаря? — он удивленно вскинул брови.
Тут дверь открылась широко.
— А это вовсе и не Виола, папочка, — улыбнулась ему Сашка и, легонько подвинув Инну, скользнула через порог.
— Не верю глазам своим, — Аркадий Петрович тяжело поднялся из-за стола и, раскинув руки в стороны, тоже улыбнулся ей. Широко и радостно.
Она быстро подошла к нему и прильнула к его плечу щекой.
— Ну-ну, — он погладил ее по голове.
