Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
– Садись, – предложил секретарь обкома.
– Спасибо, Геннадий Иванович…
– К чему церемонии? Называй меня Геной. Геннадием Ивановичем я ещё не стал…
Так я познакомился с Геннадием Ивановичем Янаевым.
23
Часов в одиннадцать вечера я обратился к лесу.
– Тимофей! – строго и громко произнёс я. – Только не прикидывайся, что ты меня не слышишь. Вот что. Завтра или, в крайнем случае, послезавтра приедет Лёня и заберёт меня в Москву. Времени на поиски тебя у нас не будет. Хочешь оставаться здесь на зиму, оставайся. Не хочешь – чтобы завтра утром был дома. Всё. Понял? Повторять не буду. Ты меня знаешь.
Ни рычания, ни мурлыкания в ответ.
24
– Ну, и как твои впечатления? – спросил Янаев.
– Самые приятные, – сказал я.
И принялся рассказывать о своих приятных впечатлениях.
Янаев, просто Гена, встал и начал прохаживаться от стола к двери и обратно. Он фактурой своей вполне соответствовал требованиям принятого в комсомоле отбора в номенклатуру. Во-первых, он не вызывал раздражения. Напротив, был приятен. Такому можно было доверять. При этом он не выглядел обаятельным юношей с плакатов, способным лишь произносить пламенные речи и на районных сборах активистов исполнять в перерывах вместе с другими песни Кобзона и Кахно. Гена походил на Максима из кинотрилогии о Выборгской стороне, он был свой, надёжный, и будто бы, прежде чем попасть в этот кабинет, потрудился, и успешно, хлеборобом или мастеровым.
Меня он выслушивал со вниманием, но и с очевидным напряжением. Однако очень скоро я понял, что причины этого напряжения находятся не в стенах Гениного кабинета, а где-то далече… Хотя и не слишком далеко…
– Ну, что же… – сказал Гена. – Собственно говоря, ничего нового я сейчас не узнал.
– То есть ты обо всём хорошо осведомлён? – спросил я.
– Будем считать, да, – сказал Гена. – И что же, ты будешь писать о конкурсе статью?
– А ради чего же я приехал в Горький? – сказал я.
– Ругательную, небось…
– Отчего же ругательную? – сказал я. – Писать буду о полезности таких конкурсов и о том, что горьковская молодёжь умело и даже изящно организовала это мероприятие (слова являлись из служебных записок и чиновничьих кабинетов, они были достижимы для понимания Геной моих оценок и успокоили его).
Гена наконец-то улыбнулся. Но телефонный звонок его улыбку стёр.
– Извини, – сказал Янаев. – У нас тут происходит совещание и мне нужно появиться там хотя бы на минуту.
Что за совещание, разъяснять он мне не стал, не моего ума дело. Позже я, узнав о некоторых событиях в городе, возбудил в себе некие догадки и предположения. Совещание, вполне возможно, могло быть посвящено борьбе с алкоголизмом. Первым секретарём Обкома партии был тогда некто Катушев, нынче забытый. Катушева позже перевели в Москву. На одну из самых алмазных в стране должностей, с выносом портрета деятеля в праздничные дни в толпах демонстрантов. На областном же антиалкогольном совещании поначалу всё шло хорошо, справедливые люди требовали сократить производство злонамеренного напитка, ограничить время торговли им, а всех самогонщиков изловить и приковать к позорным столбам. Но тут обострилась ситуация в одном из заводских районов, возможно в Сормове. Нечем было выдавать зарплату. И поскрежетав зубами, справедливые люди решили срочно выбросить на прилавки основательную партию водки, добыть деньги и тем взбудораженно-опечаленный пролетариат успокоить. Или хотя бы накормить.
Было так или не было, не знаю. И уж тем более не знаю, с какого совещания вернулся к бальным танцам молодёжный лидер Гена. Он был всерьёз озабочен чем-то. Но явно не конкурсами танцев.
– Ну что? – спросил Гена. – Какие-нибудь вопросы ко мне имеются?
– Нет, – сказал я.
– Тогда в добрый путь, – сказал Янаев. – Да, если напишешь статью, рекомендую показать её Юре Афанасьеву.
– Покажу, – из вежливости пообещал я.
25
Тимофей, надо полагать, ответственно отнесся к моему предупреждению. Оставаться на даче и в лесу на зиму он не был намерен. К ночи он вернулся домой. И даже не потребовал мяса. Сразу протопал на террасу, уселся на коврик рядом с моей лежанкой и принялся вылизывать себя. Чистюля! Никакого интереса не вызвало у кота предложение посмотреть единственную оставленную в живых программу телевидения. А ведь прежде, не всегда, конечно, Тимофей внимательно и даже с чувством сопереживания наблюдал за кадрами на голубом, считалось тогда, экране. Был случай. В Москве в ту пору совсем худо стало с продуктами, с мясом и рыбой в особенности. А Тимофей был хищником и позже, когда в магазинах появились всяческие «вискасы», а в миску Тимофея посыпались кусочки кошачьего пропитания, он фырчал и загребал лапами незаслуженное им дерьмо. Будто бы его признавали вегетарианцем. Или приписывали к увлёкшимся йогой. Добытчиком (заказы, стояния в очередях, знакомые продавщицы, да мало ли что ещё) серьёзных продуктов был в семье я. И порции мяса и рыбы хек Тимофею перепадали. Иногда (это происходило в Москве) он выпендривался и даже позволял себе капризничать. Мол, что это за дрянь! Однажды я нарезал ему целую миску мяса, пусть и не первого сорта, Тимофей вышел на кухню, оглядел и обнюхал предложенную ему еду, морду от неё отворотил, мрачно взглянул на меня и ушёл в комнаты спать. Дрых и дрых. И этим мешал мне работать. «Мясо-то заветрится!» – беспокоился я. Неуважение Тимофея к моим усердиям стало вызывать моё раздражение. Но и новые мои призывы кота на ноги не подняли.
– Вот что, Тимофей, – приволок я его к телевизору, – послушай-ка умного человека…
Умным человеком я рекомендовал Тимофею Николая Ивановича Рыжкова, тогдашнего премьера. Из-за боязни, что Тимофей не всё поймёт, как следует, иные выражения Николая Ивановича я в пересказе упрощал и сводил смысл беседы с ним к сути – надо быть готовыми затягивать пояса, а мяса, похоже, в продаже скоро и вовсе не будет. Тимофей, ни звука не произнеся, спрыгнул с моих колен и деловито куда-то отправился. Я в ту пору политически взъерошенный и любопытствующий по поводу важных будто бы событий, оказавшихся позже ерундой, дослушал беседу с Н.И. Рыжковым, а потом прошёл на кухню и увидел – мясная миска Тимофея была вылизана.
Теперь Тимофею никаких разъяснений от телевизора не потребовалось. Предчувствие землетрясения в нём, видимо, вызрело. И вызрело в нем смирение. Не знаю, на сколько уж дней. Во всяком случае, из дома на волю он не рвался. Боялся пропустить появление моего сына из Москвы.
26
И не пропустил. Лёня приехал утром и попросил меня собраться и закрыть дачу лучше бы за пятнадцать минут, в крайнем случае – за полчаса. Времени у нас нет. Тимофей не замедлил объявиться, журчанием поприветствовал сына и степенно прошествовал к калитке и к автомобилю с оправданной необходимостью пометить его.
– Тимофей, не вздумай сбежать! – строго произнёс Леонид, но в словах его не было нужды.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
