* * *
Полуденное солнце заливало Рим горячими изнуряющими лучами. Многолюдные улицы опустели. Все стремились укрыться в прохладе уютных, утопающих в зелени портиков своих домов. Казалось, ничто живое не в силах выдержать такого зноя.
Понтий сегодня выпил столько воды, как никогда в жизни не пил, и осчастливил и озолотил, кажется, всех продавцов прохладительных напитков. Но облегчения это не принесло. Гораздо с большим удовольствием он бы сидел сейчас в покоях огромного отцовского дома или нежился в прохладной ванне, где красавицы рабыни зажгли бы благовония и своей лаской подарили бы ему расслабление, негу и блаженный отдых. Однако нужно было закончить дела, а значит, с негой придется подождать.
Понтий шел по улице, совершенно ослепший и оглохший от зноя, ничего не видя в ярком свете солнца, в котором стены домов казались ослепительно, до боли белыми. Он пытался забыть об усталости и сосредоточиться на обдумывании текущих дел, но это плохо получалось. Голова была словно залита расплавленным свинцом.
«Не помню такой страшной жары с самого своего рождения!» — думал он с досадой.
И вдруг словно светлое пятно мелькнуло навстречу.
Он не понял, что это, но остановился.
И с изумлением понял, что это идущая ему навстречу невероятной красоты девушка в длинной белой тунике, с красиво убранными в высокую прическу и украшенными жемчугом волосами. Девушка улыбалась своим мыслям и казалась свежим цветком среди этого выжженного, опаляемого беспощадным солнцем города.
А потом он сообразил, что знаком с ней, более того, что он давно уже искал этой встречи и почти перестал надеяться.
— Приветствую тебя, благородная Клавдия! — поздоровался он, и искренняя радость брызнула из его глаз.
— Приветствую и я тебя, Понтий, — скромно ответила она.
— Странно видеть тебя в такой час одну, без сопровождения отца или слуг. А также без паланкина, — добавил он, улыбаясь. — Сомневаюсь, чтобы еще хоть одна патрицианка решилась на такую пешую прогулку.
— Я была у своего наставника, а потом мне захотелось прогуляться, и я отослала паланкин, — лукаво улыбнулась Клавдия. — Слуги не посмели ослушаться. Ты знаешь, что отец не в большом восторге от этих моих прогулок, но это просто потому, что он беспокоится за меня.
— Почему же ты выбрала для прогулки такое время? Солнце не щадит никого и ничего.
— Мне нравится, когда оно такое яркое и так сияет в небе. Жара приятна. Не вижу ничего дурного в том, чтобы пройтись в такой час, если есть свободная минутка.
— Да устаешь ли ты когда-нибудь, прекрасная Клавдия? — рассмеялся юноша.
— Конечно, Понтий, — ответила девушка с ясной улыбкой. — Ведь я живой человек. Но сейчас уставать не от чего. Я просто доставила себе несколько приятных минут. Ты же, как видно, напротив, очень устал и потому не чувствуешь прелести этого дня. Если ты немного отдохнешь, силы вернутся к тебе.
— Благодарю тебя за заботу.
Девушка снова улыбнулась, на секунду прикрыв губы изящными пальцами, потом подняла голову и взглянула, как показалось Понтию, в самую глубину его души. А потом попрощалась и пошла своей дорогой, не промолвив больше ни слова.
Юноше оставалось только продолжить свой путь.
«Почему в ее присутствии я всегда теряю дар речи? Никогда я не встречал такой удивительной девушки… Говорят, что она очень образованна и так умна, что многие великие люди, которые бывают в доме ее отца, почитают за честь побеседовать с ней. Да что там говорить, ее голос — сладчайшая музыка, а слова — услада души. А еще она чиста душой и благородна, в ее сердце нет места низким устремлениям. А как же она красива…»
* * *
Молодой патриций Понтий был обуреваем честолюбивыми мечтами. Сын одного из богатейших людей Рима, он очень рано пресытился всеми удовольствиями, которые только могла подарить ему жизнь в величайшем городе мира. Он славился не только как сорвиголова и кутила, но и как прекрасный атлет, мастер боя на мечах, и очень умный юноша, который, как говорили, сможет преумножить славу своего отца. Ему прочили большое будущее, на него возлагали огромные надежды. Понтий был строен, высок, плечист, прекрасно сложен — настоящий римский легионер, образец мужественности, воли и силы. Не одна гордая римлянка украдкой поглядывала на него и втайне мечтала о его сильных руках и пылком взгляде. У него было много друзей — причем друзей настоящих, а не только приятелей, с которыми было принято поддерживать отношения в аристократическом кругу. Он держался всегда ровно и спокойно, и это притягивало к нему людей. Он был чрезвычайно приятным собеседником. Он был отважен, но не безрассуден, а хладнокровен и порой даже излишне расчетлив. Он превосходно ездил верхом и мог провести в седле несколько дней подряд. Он отличался недюжинным умом и благородством, его образование было всесторонним, воспитание — утонченным. Его семья была богата и влиятельна, он побывал во многих странах, знал толк в хорошей еде, дорогих винах, красивых рабынях, ученых беседах. Благодаря отцу он был знаком и состоял в дружеских отношениях со знатнейшими людьми Рима. Он привык ни в чем себе не отказывать и не любил ограничивать себя в желаниях, однако это не мешало ему оставаться смельчаком, сохранять честность и быть верным понятию чести, как подобало римскому юноше. Правда, мать, зная его буйный и порывистый нрав, несколько беспокоилась, что именно возьмет верх в его душе — зло или добро, — однако положилась на волю богов и уповала на то, что в ее сыне все же победит светлая сторона.
В какой-то момент ему надоела спокойная, размеренная и, в сущности, пустая жизнь, которую он вел. Его не привлекали больше распутные женщины, он перестал стремиться к праздным утехам. Его влекло — что? Он и сам не знал. Может быть, жажда подвигов, может быть, желание. Он стал всерьез задумываться, не поступить ли на военную службу и не сделать ли карьеру — почему бы и нет? — в качестве наместника какой-нибудь из колоний. Он подумывал даже о женитьбе — но это было настолько со скуки, что вызвало смех даже у него самого. Ему хотелось чего-то нового, неизведанного, в корне отличающегося от того, к чему он привык.
И именно тогда он встретил Клавдию. Она тоже происходила из древней уважаемой семьи, тоже всю жизнь прожила в Риме, вращалась в тех же кругах, что и он, но как же она отличалась от всех, кого он знал доселе!
Клавдия была очень красива — яркой, но при этом нежной красотой. Волосы цвета воронова крыла оттеняли высокий чистый лоб, а на нежном лице светились яркие черные глаза. Она для всех находила приветливое слово, славилась своей отзывчивостью и добротой, была горда, но при этом не заносчива. Высокомерия, свойственного римлянкам, в ней не было и в помине. При знакомстве это даже казалось странным, настолько контрастировало с общим обликом Вечного города с его надменностью, пышностью и презрением к беднякам, простолюдинам и чужакам.
Говорили, что ей явилось какое-то откровение во сне, но поскольку сама она об этом молчала, расспрашивать было не принято, а сплетни были такими разнообразными, что в них путались даже самые любопытные и умудренные пересудами матроны, то никто ничего толком не знал, а так как узнавать было негде, то вскоре горячий интерес к этому вопросу несколько угас.
