Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Илью туда привела Мерейжа, девочка-пуэрториканка, которая иногда его навещала. Он никогда не звонил ей сам. Она появлялась, когда хотела: просто вдруг звенел интерком, и её искажённый голос лился звонкой струйкой сквозь треск:
— Кессал, — она любила звать его по фамилии, — я здесь, внизу. Можно зайти?
Илья открывал дверь квартиры и слушал, как она поднимается на третий этаж. Деревянная лестница скрипела, и каждый скрип был шагом, приближающим их друг к другу. Илья слушал шаги, и ожидание отзывалось горячим внутри.
Секс начинался сразу, в длинном коридоре, что вёл в его гостиную с высокими окнами на парк. Секс начинался с её губ, и Илья стоял, прислонившись к неровной стене, и смотрел сверху, как она его целует, откидывая назад свои длинные чёрные блестящие волосы, чтобы он лучше видел. Иногда они не добирались до дивана в гостиной и оставались на полу коридора, путаясь в не до конца снятой друг с друга одежде. Слов между ними почти не было, лишь Мерейжа шептала что-то самой себе на задыхающемся испанском.
Она никогда не оставалась у него ночевать. Ни разу.
Вечеринка была в почти пустом лофте, где жил друг Мерейжи — художник, как и она сама. Лофт был одной огромной комнатой, метров двести. Посреди стояло нечто квадратное, огороженное с четырёх сторон стенками. Стенки не доходили до потолка, и было ясно, что они не являлись изначальной частью помещения. Мерейжа объяснила Илье, что это спальня хозяина квартиры. Его звали Брэндон.
Было шумно, много разного нью-йоркского народа, и Илья быстро потерял Мерейжу.
Он никого здесь не знал и особенно не стремился. Играла музыка, и посреди комнаты какая-то пара танцевала ламбаду. Они танцевали как профессионалы, и их тела лились вместе с песней. Юноша был похож на итальянца-южанина, и даже Илья понимал, как он красив. Его женщина была старше; светловолосая, узкокостная и удивительно длинноногая. Она сняла туфли и танцевала босиком. На ней была длинная юбка, подол которой она завернула наверх и подоткнула за пояс. Юбка вертелась колоколом в ритме танца и еле прикрывала бёдра.
Потом звуков не стало, и они замерли, прижавшись друг к другу. Женщина отстранилась и поцеловала партнёра в губы — быстро, не давая поцелую длиться. Он погладил её по щеке — лёгкий, весёлый, похожий на гибкую трость. Он отошёл в толпу, но не потерялся, а оставался хорошо заметен среди других.
Минут через десять Мерейжа подвела итальянца к Илье. Итальянец улыбнулся и сказал по-русски:
— Ты тоже из the Soviet Union?
Он говорил с сильным американским акцентом, зажимая «т» и произнося «р» глубоко в горле. Его звали Антон, и он жил в Нью-Йорке с девяти лет.
Вблизи Антон выглядел чуть старше. Мерейжа крутилась вокруг, упрашивая Антона с ней потанцевать, и он в конце концов согласился. Илья видел, как после танца она повела его за руку в спальню Брэндона и они затворили за собой дверь. Их не было минут тридцать, наполненных шумом, музыкой и голосами. Илья в это время беседовал со странным человеком, утверждавшим, что он — инкарнация Кришны. Человек был лыс и любил водку с лимонным соком.
Перед тем как уйти, Антон оставил Илье номер телефона и попросил звонить. Илья обещал.
Мерейжа и он поймали такси, и Илья хотел отвезти её к ней домой, но она прижалась к нему в темноте заднего сиденья и шепнула:
— Поехали к тебе.
Илья кивнул, и её тонкие пальцы мучили его весь недолгий ночной путь до Вест Сайд.
Они оба были возбуждены её недавней случайной близостью с другим и в ту ночь — их первую полную ночь вместе — вообще не спали. В их любви появились слова, и Илья шептал ей на ухо всё, что она делала с Антоном там, в спальне, как она это делала, и Мерейжа выгибалась под ним, мешая английские и испанские звуки ни о чём. Потом слова кончились, и во тьме остался лишь её стон, прерывистый, как плач, в такт конвульсиям.
Пламя длинной свечи на подоконнике металось и замирало — хрупкий отблеск оргазма.
Мерейжа ушла до рассвета, когда Илья — пустой от любви — провалился в сон. Больше она не приходила. Она пропала, и Илья её не искал. Он никогда не жалел об ушедших женщинах и не пытался их вернуть. Он вообще мало о чём жалел.
Хотя нет, он грустил, когда потерял свою женщину из Нью-Джерси. Они были вместе долго — без надежды, без будущего, но удивительно счастливы. Их встречи в мотеле раз в неделю, а иногда женщина приезжала в Нью-Йорк. Дома считали, что она навещает родственников; в основном она навещала Илью.
Илье всегда было интересно, что думает её муж, и он часто представлял себя на его месте. Знает, не знает? Догадывается ли по еле заметным знакам — как она замирает, когда звонит телефон, как рассеянно ласкает его ночью, как неожиданно, без повода, вдруг бывает к нему нежна, — что в доме живет измена и делит с ними двумя их постель.
Было интересно представлять себя на месте мужа, и как бы он сам читал эти знаки, и знал бы, знал.
Проблема наступала дальше: ну знал бы — и что? Бросить, уйти, всё переиначить в своей жизни и жизни детей? И из-за чего: что другой касается её тела, владеет им и делает её счастливой? Что другой входит в неё и оставляет в ней частицу себя, нарушая его, данное неизвестно кем, право на исключительность соития?
Что делать? Что выбрать?
Илье нравилось представлять себя её мужем: это давало ощущение победы и оставляло место для великодушия.
Впрочем, он всё реже думал о женщине из Нью-Джерси. Теперь у него была Адри.
Когда — неделю назад — Адри вернулась из Европы в Нью-Йорк, Илья рассказал ей про записку и вообще про всю эту историю, начиная со знакомства с Роландом в тот апрельский четверг. Адри внимательно слушала, ни разу не перебив; они проснулись в двухэтажной квартире Рутгелтов на Линкольн Сквер и ленились вставать.
Адри жила в этой квартире одна: остальные Рутгелты были разбросаны между домом в Голландии, ещё одним в Палм Бич и родовым гнездом в Парамарибо. Илья, до знакомства с Адри не встречавший по-настоящему богатых людей, не понимал, зачем им столько жилья.
Рутгелты нигде не жили постоянно и перемещались по миру, собираясь вместе лишь по праздникам: в Палм Бич на Рождество, в Парамарибо на Пасху. Постоянно в их домах жили лишь оставленные ими вещи, не вошедшие в чемоданы или принадлежавшие именно этой стране и этому климату. Вещи лежали в шкафах и терпеливо ждали хозяев, ненужные в их других жизнях.
Квартирой в Нью-Йорке — с видом на Линкольн Центр, — до того, как Адри перевелась из Йеля в Колумбийский, семья пользовалась три-четыре раза в год, когда Рутгелты прилетали на премьеры в «Метрополитен Опера» или на концерты Нью-Йоркского Симфонического.
Парадное дома напоминало гостиницу: с цветами, фонтаном, пятью швейцарами и блестящими золотыми тележками для багажа. Жильцы то приезжали, то уезжали, и их чемоданы стояли на тележках, ожидая, когда их повезут в аэропорт или, наоборот, распакуют. Илье казалось, что чемоданы не одобряют его визиты, и он старался быть понезаметнее и быстрее проскочить мимо швейцаров, предупредительно открывавших двери подъезда.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
