Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
– Лейб Бен Элиягу.
– Ужас! Элиягу, элиягу. Кошмар. Никому больше этого не говори.
– А и по-русски Лазарь, и по-еврейски Лазарь.
– Мрак. Может, на всякий случай тоже вызов из Израиля получить?
– Так он у тебя уже есть!..
Тем, кто впервые поднимался на Горку, казалось, что здесь открываются Сиониские врата. Столпотворение.
– Я бросаю вызов стихии.
– В смысле жену и детей?
– Они приедут, когда я на Земле обетованной обустроюсь.
– Сволочь.
– В Марьиной Роще миньян шпионов.
– Они звонят мне, а я их не хочу. Свобода!
– Это импотенция.
– Свобода!
– Руки вверх!
– А девчонкам так холодно.
– Я поцарапал авто.
– Обратись к Сереге.
– Пока мы бьемся головой о стенку, ребята роют землю в комсомоле.
– Карьеру, что ли? Ну, это полукровки. Они решили здесь остаться. Зачем им наше гетто?
– Доверься соблазну.
В понедельник у мокрого подъезда Президиума Верховного Совета СССР остановилась белая «Волга» Липавского. Липавский выпустил двух коротышек – Лернера и Щаранского. Толпа с портфелями и авоськами, где мялись носки и книжки вперемежку с бутербродами, радостно расступилась у парадных дверей.
– А где Розенштейн с плакатом? – спросил коротышек Слепак.
– Его привезет Патрик, – сказал Щаранский.
– Будем ждать.
– Прошвырнемся, – Азбель взял под руку Брайловского. – Очень ранний снегопад в этом году.
– Обещают снег с дождем, – улыбнулся Брайловский, – я даже зонтик взял.
И он достал из портфеля складной зонт, щелк – и зонт весело раскрылся.
– Витя, что же мы мокли до сих пор!
– Но все мокли.
– Я понимаю. Ты – демократ. Когда евреи соглашаются жить по законам других народов, они непроизвольно относятся к этим законам по-своему. Евреи хотят, чтобы их бездарность воспринималась так же снисходительно и сочувственно, как и неспособность русских. Они хотят, чтобы их глупые дети так же нагло торжествовали над умными, как это принято у других. Евреи сопротивляются вытеснению их в интеллектуальные области.
– Датишники с их чадами, – сказал Брайловский.
В это мгновение сверкнула молния и раздался оглушительный гром. Снег и град величиной с вишню обрушились на город.
– Артобстрел Господень, – засмеялся Азбель. – Будь, Витя, поосторожнее.
– Он же нам послал зонтик.
– Хочешь сказать, что то всего лишь учения? Я, Витя, не имел в виду датишники. Они-то как раз пытаются остаться самими собой.
У решеток университета они встретили Эссас, он тоже с портфелем (тфидин, молитвенник и аспирин). На красном кончике носа дрожала капля, будто алмазная серьга.
– Уже все закончилось? – обрадовался Илья.
– Тебя встречаем и Розенштейн с плакатом, – сказал Брайловский. – Долго молитесь, ребе.
– Сколько положено, – парировал Илья.
– И это гарантирует успех? – усмехнулся Брайловский.
– Смотря что понимать под этим, – тонкие губы Ильи уползлши в красную бороду.
Корреспондент Рейтер Патрик привез Гришу Розенштейна со свежевыкрашенным плакатом «Шеллах эт амии» в полиэтиленовом мешке.
Сразу начали бузить.
– Жиды пархатые! – крикнул водитель авто.
Помощник Подгорного, очкарик белый воротничок Капица, повел их за собой в холл, где в тишине уже сохли два десятка ходоков. Вдруг стало шумно и тесно, как в бане.
– Ну вот, – сказал Капица корреспонденту Рейтер, – по мне так хоть сейчас заберите их всех в Израиль. Эти люди нам не нужны.
– Так вы их отпускаете? – Патрик даже расстроился. Слепак вручил Капице письмо.
– Для председателя.
– Не для меня же, – усмехнулся Капица.
– Мы ждем ответ сейчас, – сказала Ида Нудель.
– По закону, – сказал Капица, – у нас есть тридцать дней.
– Сейчас, – сказала Нудель, – или мы объявляем голодовку в этом зале.
– Я вызову охрану, – ответил Капица, – голодать сможете в тюрьме.
Отказники, а здесь их было с полусотни, запели:
Осе шалом бимромав, Ху ясе шалом а лейну, Ве аль кол Исраэль, Вэ имру Амейн.
Ходоки из глубинки ошарашено смотрели на евреев: во, дают!
– Иностранцы? – поинтересовалась бабка в цветастом платке и деревенском платье.
– Свои, – успокоил Бегун, – Добиваемся справедливости.
– Без очереди, – съехидничал мужик.
Маша Слепак нашлась:
– Мы уже пять лет, как записались.
Это еще больше удивило бабку, и она перекрестилась.
– Иврит и Идиш – это Каин и Авель в сегодняшнем Израиле.
– Сефардское большинство ненавидит нас, – сказал Эссас.
– За что? – удивился Розенштейн.
– Нам кажется порою, что они все потомки хазар.
– Нам – это как, мы – это кто? Ашкеназам, то есть германо-польским жидам? – приставал Розенштейн.
– Если угодно, – Илья наклонил голову.
– Нет, не угодно. Сефарды и ашкеназы – братья по несчастью в СССР, да и в Израиле они в одном окопе. Илья, ты арестован.
– Залог за свободу, – Илья протянул домашнее печенье.
– Смотрите, ворона на подоконнике, – сказал Гриша Розенштейн.
– Илья, иудаизм к суеверию как? – Бегун обернулся к Эссасу.
– Отрицательно.
– Ну вот, Гриша, прогони птичку.
– Что делать, господа офицера? – спросил Слепак.
– Мы никуда не уйдем, пока не получим ответ, – сказала Ида Нудель. – Такая возможность нагадить им.
– Я вызову милицию, – предупредил Капица. – Вам нужен скандал или ответ на ваше письмо?
– Нам нужны разрешения на выезд.
Через полчаса отказники покинули приемную. Сквозь снежную пелену не было видно Манежа.
– Тебе обидно? – приставал Рубин к Канделю по дороге к метро.
– Что не арестовали? – щуплый Кандель то и дело проваливался в сугробы.
– Что все труды наших предков в России пошли прахом.
– Оставайся и трудись дальше, – усмехнулся Кандель.
– Зря мы ушли, – Бегун догнал их. – Надо было устроить скандал.
– Невозможно препятствовать садиться в тюрьму тем, кто этого хочет, – раздельно сказал Рубин, – но не следует делать ситуацию, при которой попадут в тюрьму те, кто этого не хочет.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
