Это хорошая проверка, и ее результат не заставил себя ждать. Как Хаас и сформулировал в своем вопросе, Турция стала жестче реагировать на курдское население юго-востока страны, постоянно отклоняя предложения о мирном урегулировании конфликта, которое позволило бы курдам обрести культурные и языковые права. Эта политика очень быстро переросла в крайние проявления этнических чисток и государственного террора. НАТО заняла совершенно определенную «интервенционистскую позицию», особенно ее лидер, который решительно вмешался во внутренние дела страны с тем, чтобы расширить масштабы жестокостей. Идеологические институты приспособились к этим обстоятельствам в только что продемонстрированной нами манере, следуя все тем же хорошо знакомым путем.
Нам станет понятней и суть более общих проблем, если мы, например, сравним данную «интервенционистскую позицию» с той, что НАТО и США заняли по отношению к кризису в Косове, — в моральном плане он меньше, и не столько вследствие своих физических масштабов (основное и драматическое значение здесь имеет то, что за этим последовало решение бомбить ФРЮ), сколько потому, что Косово находится вне границ и юрисдикции НАТО, вне сферы ее полномочий и институтов, в отличие от Турции, непосредственно под них подпадающей. Два эти случая резко различаются своими масштабами, однако Сербия является одним из тех неукротимых раскольников, которые стоят костью в горле у институтов управляемой США мировой системы, в то время как Турция — преданный сателлит, в существенной мере способствующий осуществлению этого глобального проекта. И вновь несложно понять, какие факторы здесь движут политикой, и, похоже, пресловутое деление мира по принципу «Север-Юг» в решении больших проблем и их интерпретаций здесь также нашло себе место.
Все основные вопросы, встающие в связи с этим, не разрешаются одним-единственным примером, да и сам такой пример требует тщательного исследования и разработки. Однако некоторые естественные выводы здесь напрашиваются сами собой. Если мы рассмотрим ситуацию ближе, я думаю, мы получим те же самые выводы, только они станут звучнее и четче. Мы убедимся и в том, что они подкрепляются широким рядом соображений, выходящих далеко за пределы военной интервенции и включающих международные финансовые приготовления, торговые договоры, контроль за технологиями и материальными и человеческими ресурсами и целый ряд других средств, благодаря которым сила становится концентрированной и организованной и прилагается к институциональным системам подавления и контроля.
Таков род вопросов, которые должны составлять ближайшую подноготную нашего рассмотрения так называемых «не самых важных мест», с точки зрения элит, а также нашего стремления понять, что и почему здесь произошло, и самое главное — почему мировые державы делают тот выбор, который они делают, и что с этим их выбором делать нам.
«Новый гуманизм» обрел наиболее отчетливое выражение в доктрине Клинтона, вкратце изложенной советником по национальной безопасности Энтони Лейком, ведущим интеллектуалом администрации США: «На протяжении холодной войны мы сдерживали глобальные силы, угрожающие рыночным демократиям», — говорит он, а теперь мы можем перейти к «консолидации победоносной демократии и открытых рыночных обществ». Комментаторы средств массовой информации уже признали, что «с окончанием холодной войны … интервенционистская позиция была преодолена», но остается вопрос, на что будут ориентированы дальнейшие меры — на реализм баланса сил в духе Буша или на «неовильсоновскую» точку зрения Клинтона-Лейка, согласно которой Соединенные Штаты пользуются своей монополией силы, чтобы вмешиваться в дела других стран с целью содействия там развитию демократии[21].
Несколько лет клинтоновского «неовильсонизма» убедили обозревателей в том, что американская внешняя политика вступила в «благородную фазу», приобрела «ореол святости», хотя раздаются и более трезвые голоса, предупреждающие о том, что, «позволив идеализму почти безраздельно определять нашу внешнюю политику», мы можем упустить из виду наши собственные интересы, обслуживая чужие. В основном, именно между этими двумя полюсами и протекают сегодня все серьезные дискуссии[22].
Хотя по логике этой доктрины новая эра открылась с падением Берлинской стены в ноябре 1989-го, ее контуры четко определились только спустя десять лет с интервенцией НАТО в Косово, предпринятой для защиты местных албанцев от кошмара этнических чисток. Следовательно, натовские бомбардировки — это определяющий момент в мировых отношениях, это первый случай в истории, когда «ореол святости» политики воссиял так, что его увидели все — «ясно» и «воочию», как возгласили почтенные голоса[23]. По символичному совпадению, эта знаменательная новая эра грянула на самом пороге третьего тысячелетия христианской эры, вероятно, для того, чтобы стать темой вдохновляющей риторики о близости нового дня.
Даже скептики еще задолго до Косова признавались в том, что, «несомненно, происходит нечто значительное»[24]. Конечно же, это так, и поток пылкой риторики, сопровождавший натовскую интервенцию 1999 года, только подчеркивает значительность событий.
Любая попытка обращения к данной теме должна строиться на четком различении двух вопросов: 1) что надо было делать, и 2) что делается и почему. Ответы на второй вопрос имеют отношение к выбору действия, но уже не влияют на этот выбор. Совсем несложно подобрать исторические примеры того, как действия, предпринятые по циничным или еще худшим мотивам, имели весьма выгодные и, вероятно, предвиденные последствия, так что, наверное, такие действия стоило поддерживать независимо от того, какие у них были мотивы и цели. Гораздо труднее найти примеры государственных деяний, предпринятых по гуманитарным основаниям, но поскольку таковые все же существуют, они, видимо, тоже имеют (предвиденные) благоприятные или пагубные последствия. Такие различия, несмотря на их крайнюю тривиальность, следует иметь в виду, осмысляя как данный случай, так и все остальные.
Второй вопрос имеет особое значение, когда он поднимается на необычайно высоких уровнях, скажем, в современной риторике политических лидеров и комментаторов по поводу «нового гуманизма» и его воплощения в интервенции НАТО на Балканах. Именно этот вопрос и будет мне в данном случае наиболее интересен. Можно с известной долей уверенности ожидать, что события такого рода, о которых мы здесь говорим, будут не раз возникать и в дальнейшем. Исследование второго вопроса на фоне более широкого спектра вопросов, поставленных «новым гуманизмом» нового тысячелетия, позволит нам усвоить ценные уроки.
Даже при самом поверхностном исследовании становится ясно, что возвещение эры «нового гуманизма» по меньшей мере несколько преждевременно. Самый узкий фокус — только интервенция НАТО в Косово — уже достаточен для того, чтобы опровергнуть эти высокопарные заявления. Более широкий взгляд на современный мир убедительно подтверждает данный вывод и вполне отчетливо выявляет те «ценности», которые отстаиваются сегодня. Если мы еще дальше уклонимся от приказов стать в строй, которые исходят из Вашингтона и Лондона, и позволим прошлому включиться в нашу дискуссию, то сразу же обнаружим, что «новое поколение» — это старое поколение и что «новый интернационализм» — это старая и заезженная пластинка. О действиях выдающихся предков, их заслугах, равно как и о предлагаемых оправданиях этих действий мы тоже больше не в состоянии слушать. Масштабность планов на новое тысячелетие, которые хотя бы частично по плечу тем, кто выбирает знание, служит еще одним предупреждением для людей, слишком прочно приверженных ценностям, которые декларируются сегодня.
