В тот раз, когда мы вернулись домой, я позволила мужу самому выбрить мою вагину. Это было ему наградой за поход к психологу. Он пару раз порезал меня, в ванну капнуло немного крови. Но он даже не заметил, так он был счастлив. Позже, когда муж входил в меня, я чувствовала, как в мою обнаженную, припухшую вагину вонзаются его жесткие, колючие волосы. Никакой защиты. Не было моего пушка.
Я поняла, что волосы там не просто так. Они как листья вокруг цветка, лужайка вокруг дома. Нужно любить волосы, чтобы полюбить вагину. Нельзя любить по частям. Кроме того, муж так и не перестал мне изменять.
___
Я задавала женщинам один и тот же вопрос. Потом выбирала лучшие ответы. Хотя, должна вам сказать, не было ни одного ответа, который бы мне не понравился. Я спрашивала женщин:
ЕСЛИ БЫ ВАША ВАГИНА НОСИЛА ОДЕЖДУ, ЧТО БЫ ОНА ВЫБРАЛА?
Берет.
Кожаный пиджак.
Шелковые чулки.
Муфту.
Розовое боа.
Смокинг.
Джинсы.
То, что лучше сидит.
Изумруды.
Вечернее платье.
Блестки.
Только «Армани».
Балетную пачку.
Прозрачное черное белье.
Бальное платье из тафты.
Что-нибудь, что легко отстирывается.
Маскарадную маску.
Сиреневую бархатную пижаму.
Ангорку.
Красный бант.
Горностай и жемчуг.
Огромную шляпу, всю в цветах.
Леопардовую шляпу.
Шелковое кимоно.
Очки.
Спортивные брюки.
Татуировку.
Электрошокер от непрошеных посетителей.
Высокие каблуки.
Кружево и грубые сапоги.
Алые перья, парик и ракушки.
Хлопок.
Фартук.
Бикини.
Макинтош.
ЕСЛИ БЫ ВАША ВАГИНА МОГЛА ГОВОРИТЬ, ЧТО БЫ ОНА СКАЗАЛА?
Помедленнее.
Это ты?
Накорми меня.
Хочу.
Ням-ням.
Да!
Еще раз.
Нет, вот туда.
Лизни меня.
Оставайся дома.
Вот это смело.
А если подумать?
Умоляю, еще!..
Обними меня.
Поиграем?
Не останавливайся.
Еще, еще.
Помнишь меня?
Входи.
Не сейчас.
Ух, мамочки!
Да, да.
Трахни меня.
Ну, входи на свой страх и риск.
О боже.
Господи, спасибо.
Я здесь.
Давай.
Найди меня.
Спасибо.
Бонжур.
Слишком сильно.
Не сдавайся.
Где Брайан?
Так-то лучше.
Да, туда. Туда.
___
Я взяла интервью у нескольких женщин в возрасте от шестидесяти пяти до семидесяти пяти. Их рассказы были наиболее пронзительными. Возможно, дело в том, что никто и никогда не говорил раньше с этими женщинами о вагине. К сожалению, большинство из них знали о своих вагинах до смешного мало. Я лишний раз порадовалась, что мне довелось расти в эпоху феминизма. Одна из женщин (ей было семьдесят два года) никогда не видела свою вагину. Она прикасалась к себе, когда мылась в душе, и никак иначе. Она ни разу в жизни не испытала оргазма. И вот, будучи уже в весьма почтенном возрасте, она решила пройти курс психотерапии. Однажды, по совету врача, она пришла домой, в одиночестве зажгла свечи, приняла ванну, поставила расслабляющую музыку и занялась самопостижением. Ей потребовалось на это больше часа, ведь у нее были больные суставы. Но когда она наконец обнаружила клитор, то расплакалась от счастья. Этот монолог посвящается ей.
ПОТОП
(Монолог читает еврейка с акцентом жительницы Квинса)
Там, внизу? Я туда не заглядывала аж с 1953 года. Нет, Эйзенхауэр тут ни при чем. Нет-нет, просто там как в подвале. Очень влажно и липко. И спускаться туда совсем не хочется. Уж поверьте мне. Вас начнет мутить. Там душно. Тошнотворно. Запах сырости, плесени и прочего. Уфф… Пахнет непереносимо. Запах впитывается в одежду.
Нет, никакой аварии там не было. Ни взрыва, ни пожара, ничего подобного. Все не так страшно. То есть… нет, неважно. Пустяки.
Нет, я не могу обсуждать это с вами. Для чего такой милой девушке, как вы, расспрашивать пожилых женщин о том, что у них «там»? Во времена моей молодости мы об этом не говорили. Что? О господи, ну ладно, хорошо.
Был у меня один приятель, Энди Лефтков. Он был прекрасен, ну, во всяком случае, я так считала. Высокий, как и я. Он мне и вправду нравился. Однажды он пригласил меня на свидание. В машине…
Нет, я не могу рассказывать вам такие вещи. Не могу говорить о том, что у меня «там». Просто знаешь, что что-то есть — и всё. Как подвал. Иногда там что-то шумит. Так гудят трубы, когда в них что-то попадает: насекомые, всякая мелочь. Там сырость. Иногда что-нибудь ломается, и приходится спускаться и устранять протечки. В остальное время дверь закрыта. И о подвале забывают. Это часть дома, но ее не видно, о ней не думаешь. Она просто должна быть, иначе что же это за дом без подвала?
Ах, Энди… Энди Лефтков. Что ж… Энди был очень красив. Отличная партия для девушки. Это так называлось в мое время. Мы были в его машине, новом белом «шеви-бельэйр». Помню, я прямо зациклилась на том, что моим ногам там тесновато. У меня длинные ноги. Коленки доставали до самой приборной доски. Я смотрела на свои большие колени, и вдруг он меня поцеловал в такой необычной манере типа «возьми ее дерзко, как это делают в кино». Я возбудилась, да так сильно, что у меня «оттуда» просто поток хлынул. Я не могла его сдерживать. Это была сила моей страсти, поток жизни, льющийся из меня, прямо через трусики, прямо на сиденье его новой машинки. Я не обмочилась, нет, но запах был. Я-то сама, честно говоря, ничего не чувствовала, но он, Энди, сказал, что пахло скисшим молоком, а на сиденье остались пятна. «Просто вонючка какая-то, а не девчонка», — сказал он. Я хотела объяснить, что поцелуй застал меня врасплох, что обычно такого не бывает. Я пыталась вытереть влажные следы своим платьем. На мне было новое бледно-желтое платье, оно выглядело ужасно с разводами, оставшимися от моего «потопа». Энди отвез меня домой, и с тех пор мы больше ни словечком не перемолвились. Когда я вышла из машины и закрыла за собой дверь, я одновременно закрыла для себя все, что у меня «там». На замок. Никогда больше не отпирала. Еще несколько раз ходила на свидания, но мысль о «потопе» слишком нервировала меня. Я даже никогда не была ни с кем близка.
