Вчера вечером даже сам воздух, казалось, был напоен вожделением. Красивые леди, эффектно изгибаясь, целовали и ласкали своих не менее красивых партнеров. Желание затопило всех и находило выражение в прерывистом дыхании, сладострастных стонах и жарких объятиях. Джеймс наблюдал за тем, как Маргарет и ее молодой любовник, на ходу раздеваясь, направились из гостиной в библиотеку. У двери Маргарет повернулась к Джеймсу и послала ему воздушный поцелуй. Он же, вызвав в своем воображении картину предстоящего разгула плоти, улыбнулся ей в ответ. Уж он-то знал, как любила Маргарет все то, что имело отношение к чувственности и любовным усладам.
Когда Маргарет с любовником удалилась, Джеймс с тоской оглядел комнату. Вроде все как всегда. Но нет – не хватало Оливии. И той страстной любовной игры, в которую он, Джеймс, играл с Оливией и Маргарет одновременно. Это до такой степени вошло у них троих в привычку, что стало необходимым, как воздух, которым они дышали. Всепоглощающая страсть к сексу «без границ» привела к тому, что Бухананы и Маргарет в значительной степени отгородились от общества, которое вряд ли было способно понять и принять подобные любовные отношения. Но поскольку Оливии не было, а вожделение продолжало томить Джеймса, он решил присоединиться к Маргарет и ее молодому любовнику. Скинув с себя одежду, Джеймс вошел в библиотеку и, властно коснувшись плеча молодого человека, заставил его отступить от Маргарет, после чего занял его место, склонившись над стоявшей на четвереньках женщиной.
Воспоминания о вчерашнем вечере рассеялись как дым.
– Что-нибудь случилось? – спросила, глядя на Джеймса, Маргарет.
– У нас с тобой все по-прежнему, если тебя интересует именно это. Просто я вдруг подумал, что еще вчера мы пребывали в мире с собой и всем светом. А вот сегодня все переменилось. И причиной тому – эта проклятая машина. Мне бы хотелось, чтобы она исчезла, словно ее никогда не было.
Маргарет отлично понимала, что он имел в виду, но, в то время как Джеймс хотел любым путем исключить из своей привычной жизни раздражитель в виде оставленного на дороге автомобиля, ее, наоборот, тянуло к брошенному пассажирами автомобилю как магнитом. Кроме того, Маргарет удивило поведение Джеймса: не в его характере было проявлять мнительность и прятать голову в песок. Она считала его человеком мужественным и готовым ко всякого рода неожиданностям. Он по своей сути был исследователем, то есть человеком, который в любом деле шел до конца, с хладнокровием и спокойствием принимая любой исход – как хороший, так и дурной.
Прикатил на велосипеде грум и встал у брошенной машины на часах. Когда Джеймс тронул с места «рейндж-ровер» и поехал к большому дому, Маргарет упорно хранила молчание, продолжая всматриваться в лицо Буханана-старшего. «Неужели он знает о машине что-то такое, чего не знаю я?» – всю дорогу спрашивала она себя.
Когда они подъехали к большому дому, то увидели Анжелику и Септембер, которые, сгибаясь под тяжестью лежавшего у них на плечах огромного рулона холста, спускались по лестнице. Джеймс выскочил из «ровера» и поспешил к сестрам.
– Надо было подождать меня или позвонить на конюшню и вызвать на подмогу конюхов! – воскликнул он.
– Не было такой необходимости. Да и холст вовсе не такой уж тяжелый. Его просто тащить неудобно, – сказала Септембер, когда они втроем с Джеймсом и Анжеликой аккуратно положили рулон на пол.
– Доброе утро, Джеймс, доброе утро, Маргарет. Куда это, интересно знать, вы ездили в столь ранний час? – спросила Анжелика.
– Да так… Случилось кое-что. Поперек дороги в Сефтон-Парк стоит машина, которую, судя по всему, кто-то в спешке бросил. Знаете что-нибудь об этом, девочки?
– Ни-че-го, – синхронно отрапортовали девочки. На лицах у обеих разом проступило озадаченное выражение.
Джеймс подошел к столику, стоявшему в холле слева от двери, взял почту и проследовал к большому овальному окну, выходившему в сад. Таких окон, в полтора раза выше человеческого роста, в холле имелось ровным счетом пять. Поговаривали, что зеленоватые стекла в них были вставлены в рамы еще во времена династии Стюартов. Обеденный стол, стоявший у окна, был накрыт на шесть персон – именно так, как просил Джеймс. Вслед за Джеймсом к столу потянулись и женщины.
В тех случаях, когда Джеймс появлялся в общественных местах в сопровождении Септембер, Анжелики и Маргарет, обитатели деревушки Сефтон-под-Горой ухмылялись и говорили: «А вот и Джеймс со своими курочками». На это, впрочем, никто из Бухананов не обижался. Все три женщины были без ума от Джеймса. Для Септембер и Анжелики он был самым близким человеком от рождения, а Маргарет ничуть не возражала, чтобы ее считали женщиной Джеймса, поскольку и сама полагала, что принадлежит ему. И она надеялась, что так будет продолжаться вечно.
Септембер, оказавшись за спинкой стула Джеймса, ласково поцеловала брата в шею, а потом в макушку. Затем, присев к столу, она стала просматривать почту, безжалостно взламывая сургучные печати на бандеролях и вскрывая конверты. Отложив в сторону два адресованных лично ей письма, она раскрыла утреннюю газету. Хотя Джеймс имел обыкновение распечатывать бандероль с газетой сам, Септембер, принимая во внимание ее творческую натуру, подобная вольность прощалась. Анжелика тоже безмерно уважала сестру за талант и восхищалась ее картинами. Джеймс любил и ценил Анжелику за блестящий ум и точные, скрупулезно рассчитанные движения рук первоклассного хирурга. Что и говорить, эти девушки умели работать, а еще они обожали своего брата и наслаждались радостями плоти. Короче говоря, Бухананы жили в мире и согласии с собой и всей вселенной.
На столе у каждого прибора стоял хрустальный бокал с холодным апельсиновым соком, а в центре, на серебряном блюде, горкой были сложены свежие, привезенные почтальоном бриоши. На покрытой белоснежной скатертью столешнице высились вазы из цветного стекла со свежесрезанными садовыми розами. Вошла служанка с литым серебряным подносом времен королевы Анны. На нем красовались фарфоровые тарелки и тарелочки с яичницей и золотистыми, шипевшими от жира ломтиками бекона, обложенного кольцами поджаренных колбасок. Потом в холле появилась миссис Мач с другим подносом, на котором находились разложенные по тарелкам кусочки филе пикши горячего копчения, а рядом с ними стояли вставленные в рюмочки яйца, сваренные всмятку. Вслед за кухаркой на подгибающихся ногах притащился древний, как мир, Фивер. Он принес накрытую белой салфеткой корзинку с поджаристыми тостами.
Горячие блюда были поставлены на мраморные, в виде лебедей со сложенными крыльями, подставки. Развешанные на потемневших от времени дубовых панелях зеркала отражали лица четырех молодых людей, накладывавших себе на тарелки еду. Все мысли о брошенной на дороге машине были на время оставлены. Над столом запорхали шутки и послышался смех. Джеймс и три его дамы наслаждались вкусным завтраком и своим привилегированным положением владык Сефтон-Парка.
Шутливая беседа, которую они поначалу затеяли, стала постепенно затихать: Джеймс принялся просматривать почту, а Маргарет погрузилась в размышления о курсе лекций, который ей предстояло прочитать в ближайшее время. Анжелика уже в третий раз накладывала что-то себе на тарелку, когда Септембер, продолжавшая просматривать краем глаза заголовки газеты, которую она умыкнула из-под самого носа у Джеймса, неожиданно издала пронзительный крик и отшвырнула газету в сторону. Вскочив вслед за тем на ноги и опрокинув чашку с кофе, она задрожала всем телом и разразилась жалобными рыданиями. Потом, прикусив губу и равномерно ударяя кулачком по столешнице, Септембер снова устремила округлившиеся от ужаса глаза на набранный крупным шрифтом заголовок на развороте. При этом у нее из-под ресниц ручьями потекли слезы.
