- Простудишься! - волновался Алик. - Сегодня ветер!
- Не простужусь, - скупо улыбалась Рабигуль, втыкая в шапочку очередную шпильку. - Здесь, в Москве, разве ветры? Вот у нас в Казахстане...
Легкое длинное пальто, узконосые туфельки... От ее изящества захватывало дух. Но ведь легкое же пальтишко!.. О виолончели Рабигуль заботилась больше: теплый футляр и дерюжка на зиму.
- А потом у меня будет два инструмента, - мечтательно говорила она, когда шли они к Гнесинке. - Один дома и один в оркестре.
"Я куплю машину, - именно тогда озарило Алика. - И буду возить Рабигуль вместе с ее виолончелью. Заработаю и куплю! Нам и за практику, говорят, заплатят". Знала бы Рабигуль, о чем думает этот юноша. Ей и в голову прийти не могло: они ведь даже не целовались, ничего такого друг другу не говорили! Но разве это важно? Главное, что решил он: эта удивительная, неприступная, ни на кого не похожая девушка станет его женой, обязательно.
- Два инструмента? - удивленно и недоверчиво переспросил он. - Чтоб не таскать тяжести?
- Не в этом дело. - Рабигуль прищурилась, спасая глаза от взметнувшейся под ветром пыли. - Просто, когда гастроли, инструменты уезжают заранее. Их везут каждый в отдельном ящике! - с гордостью добавила она.
"Ух ты! - восхитился Алик. - Гастроли, концерты... Как она верит в себя! Оркестр... А если ничего не получится? Ну сколько в оркестре требуется виолончелистов? Это ж не инженеры на буровой..." Но спрашивать ни о чем не стал, молча подтянул широкую лямку. Даже ему оттягивало плечо.
Улица была еще темной. Горели еще фонари. "Могли бы хоть гнесинцам позволять высыпаться", - совершенно справедливо подумал Алик. Дул жесткий, как всегда перед снегом, ветер, редкие ледяные крупинки скупо падали с неба. Уже не дождь и еще не снег. Рабигуль впервые сама взяла Алика под руку.
- Скользко...
- Держись крепче.
Эта ее хрупкость, ее беззащитность умиляли до слез. Так хотелось ее защищать.
- Что ж ты все ходишь в туфельках? - с жалостью и любовью взглянул на черные "лодочки" Алик. - Холодно.
- Ага, - согласилась с ним Рабигуль. - Завтра влезу в сапоги. А не хочется, - капризно протянула она.
Она уже привыкла к своему неизменному спутнику, к его каждодневным визитам. Он уже становился для нее своим. Но вдруг Рабигуль, пораженная внезапной мыслью, резко остановилась и заглянула Алику в лицо.
- Слушай, а как же ты? У вас, что же, нет разве лекций?
- Вообще-то есть, - сразу раскололся от неожиданности Алик. - Но.., во вторую смену, - мгновенно нашелся он. - Пошли.
- Нет, погоди. - Рабигуль мучительно покраснела, смутилась. - Ведь ты же меня и встречаешь.
Разве лекции, если они во вторую смену, заканчиваются так рано?
Алик молчал: он просто не знал, что сказать. Рабигуль мягко тронула его за плечо.
- Ты не надо, не приходи каждый день, - попросила она.
Алик покачал головой:
- Не могу.
- Почему? - растерялась Рабигуль. - Я сама в состоянии...
- Что?
- Носить виолончель. Она не такая уж и тяжелая, я привыкла. Только болит иногда плечо.
- Дело не в ней, - с трудом вымолвил Алик, упорно глядя в сторону. - Не в виолончели.
Злой ветер налетал на них со всех сторон. Подняв воротники, глядя под ноги, чтоб не споткнуться, торопливо шли мимо люди.
- А в чем? - распахнула черные как ночь глаза Рабигуль.
- В тебе, - беспомощно признался Алик и добавил, сдаваясь:
- Не могу я не видеть тебя.
- Но ты меня совсем не знаешь, - пробормотала Рабигуль и устыдилась банальности собственных слов.
- Все равно, - покачал головой Алик. - Не знаю, что со мной творится: с утра до ночи только о тебе и думаю. А иногда и ночью, во сне. Просыпаюсь, и сразу - ты, со своей виолончелью.
Он закашлялся от волнения, и Рабигуль сочувственно постучала по его спине слабеньким кулачком.
- Когда у тебя нет занятий, я просто тону, пропадаю, - торопливо, словно боясь, что его перебьют, говорил Алик. - Воскресений жду с ужасом.
А завтра как раз воскресенье, - добавил он упавшим голосом. - Можно я приду к вам в гости? - набрался он храбрости.
- Но мы все равно в Гнесинке...
Рабигуль снова взяла Алика под руку, и они пошли дальше. Теперь говорить стало легче: можно было не смотреть друг на друга.
- Мы там готовимся, репетируем, - объясняла Рабигуль. - Но ты можешь зайти вечером.
- Да? А когда? - торопливо спросил Алик. Рука его дрогнула.
- Часов в восемь. Мы уже будем дома.
"Мы"... Это он сразу усвоил... Ну и что? Да пусть в этой маленькой комнатке соберется хоть вся Гнесинка! Лишь бы там была Рабигуль. Сто раз он бывал уже в арбатском их тупичке, но впервые придет не поднести рыцарски виолончель, не проводить на занятия, а вот именно в гости!
* * *
- Слышь, Кир, дай бабочку! - вечером позвонил Кириллу.
- Ого! - одобрительно заметил Кирилл. - Это уже кое-что... Дела продвигаются?
Да как он смеет так говорить? Дела... Придумал тоже!
- Так дашь или нет? - сухо спросил Алик, и Кирилл понял, что вторгается на запретную территорию.
- Какой разговор! - с жаром воскликнул он. - Где встретимся?
- На "Октябрьской".
В глубине длинного вестибюля, у подсвеченных сиренево-синим ажурных ворот Кирилл передал другу эту милую замену галстука, ободряюще хлопнул Алика по спине, сказал на всякий случай: "Не дрейфь!" - и растворился в толпе.
Но Алик и не думал дрейфить. Он был так счастлив, так горд собой, он так спешил к своей Рабигуль, что даже о цветах или там о шампанском забыл.
Вспомнил, когда позвонил и ему открыли. Как-то сразу почувствовал, что ничего - ни торта, ни цветов, ни конфет, дурак, не принес. "Она подумает, что я жадный!" Эта ужасная мысль залила его горячей волной, и он готов был бежать назад, к метро, где цветы продавались и в поздний час. Но Рабигуль уже протягивала ему руку.
- Заходи, заходи. А Маша у Тани.
Маша действительно убежала к Тане, несмотря на все старания Рабигуль ее удержать.
- Нет, нет и нет, - твердо сказала она. - Ты разве не видишь, что он влюблен? Хочешь, чтоб возненавидел меня? Что я здесь буду делать?
- Маша, прошу, - Рабигуль умоляюще прижала руки к груди, - я не знаю, о чем говорить...
- Значит, слушай, - кинула на прощание дельный совет жестокая Маша. Пусть говорит он. Мужчины любят, когда их слушают.
И она убежала, оставив Рабигуль одну.
