— Эдик в принципе боится, вообще всего. А к моему лицу он мог бы и привыкнуть. Тем более, если рассчитывает на тебе жениться.
— Что-о? С чего это ты взял?
— Ну… мне так кажется. Иначе — зачем он тебе?
— Эдик — прекрасный человек, между прочим. У него два образования…
— И тридцать три заболевания.
— Волков, это мелко!
— Наоборот, это очень серьезно. Как твой охранник, я не могу игнорировать этот факт.
— Скажите, какие мы длинные слова выучили.
— Я еще знаю слово «транслитерация», «синхрофазотрон» и «экзистенциальный», а также умею ругаться матом на восьми языках бывших советских республик — однако все это не может помешать тому обстоятельству, что следующей помолвкой в этом доме будет твоя.
— Волков, я не пойму, ты ревнуешь, что ли?
Жора впервые посмотрел ей прямо в глаза — нахальные, зеленые и искрящиеся.
— Лизавета, если бы ты знала, с каким нетерпением я жду, когда это случится, то не говорила бы глупостей.
— Что?!
В ее голосе прозвенело такое отчаяние, что Жора невольно огляделся по сторонам.
— Не ори, у меня рация в ухе фонит. Конечно, с нетерпением. Думаешь, это предел моих мечтаний — мотаться с тобой на кислотные вечеринки и утаскивать из-под носа друзей-наркоманов?
— Они не наркоманы. Они все спортом по утрам занимаются…
— Это чтобы были силы на то, чтобы вечером закинуться коксом.
— Волков, фи! Выражения у вас…
— Это у вас, Лизавета Игоревна, у нас это называлось проще.
— Волков!
— Волынская!
— Молчать!
— Ох, и всыплю я тебе однажды…
— А папа тебя уволит!
— И окажет мне этим большую услугу.
— Ты, Волков, гад.
— Нет. Я мужлан и дубина. А ты — воздушное создание, как и Эдик.
— Чего ты к нему пристал, к Эдику? Я вот сейчас возьму и приглашу его танцевать…
— Поздно, его уже пригласила Серегина теща. С дамами бальзаковского возраста Эдик чувствует себя проще.
— Волков, у меня от тебя кружение в голове. Пошли танцевать!
— Чего?
— Не умеешь?
— Пошли.
Вообще-то сразу можно было сообразить, что он совершает большую ошибку. Нельзя так близко подходить, нельзя обнимать, нельзя прижимать к себе — главным образом потому, что разум немедленно уступает место куда более мощным силам. Инстинкту размножения, например.
Вдыхать аромат ее волос, ощущать ее точеное, нежное тело под невесомыми тряпочками, точно знать, что под ними на ней нет ничего, кроме трусиков… Когда речь шла о Лизе Волынской, Жоре обычно хватало и более невинных мыслей, чтобы заработать верный стояк на всю ночь, выражаясь по-простому, а если более деликатно — с недавних пор он всерьез подумывал обратиться к врачу.
Эти мысли вихрем носились в бедной Жориной головушке, пока остальная Жорина часть элегантно вела даму в танце. Бывший боксер, регулярно занимающийся китайскими единоборствами и отечественным самбо, просто не может танцевать плохо, если принять за аксиому тот факт, что танец есть ритмичное движение под музыку.
Лиза изо всех сил старалась не прижиматься к Волкову слишком тесно. Отнюдь не потому, что ей этого не хотелось. Господи, да она уже сто раз делала это во сне — обвивала руками могучую шею, подпрыгивала, обхватывала ногами бедра, выгибалась, прижималась… потом во сне на ней не оказывалось никакой одежды, и проклятый Волков тоже был совершенно голый, и его большой…
— Лизавета! Прекрати сейчас же! Я тебя сдам бабке Шуре, и она тебя выпорет ремнем. Или веником.
Лиза очнулась. На загорелом лице Волкова явственно читалось смятение пополам с возмущением, а дышал он, как загнанная лошадь. И еще совершенно очевидно пытался отстранить ее от себя.
Лиза посмотрела вниз и охнула. Был такой фильм, «Куда уводят мечты» назывался. Ее левая нога, обнажившаяся практически до трусов, была закинута на бедро Волкову, и его ладонь сейчас тщетно пыталась спихнуть эту саму ногу. Сама же Лиза совершенно недвусмысленным образом прижималась к своему телохранителю, и от скандала их спасало только то, что в данный момент джаз-банда, декорированная корзинками с цветами, играла танго. Лиза нехотя слезла с Волкова и сердито пробурчала:
— Хотела научить тебя танго танцевать, дубина неотесанная…
— Да? А стонать тоже обязательно? Я знаю, чего ты добиваешься, Лизавета!
— А чего это ты так всполошился, как будто ты девственница в логове пиратов?
— Я невинность потерял за пять лет до твоего рождения, к твоему сведению! А ты хулиганишь нарочно, чтобы меня вывести из себя…
— И мне это удалось, Волков! Хочешь, дам в зеркало посмотреться?
— Лизка! Стукну!
— А как ты ее потерял?
— Чего?
— Невинность. Нет, Волков, ну серьезно! Мы с тобой год ходим парой, как шерочка с машерочкой, а я о тебе все еще ничего не знаю. Ты обо мне все, я о тебе — ничего.
— Лизавета…
— Отведи-ка ты меня к столу с едой и поболтай со мною светски. Пусть Эдик понервничает… если сможет.
— Не надо, у него астма начнется.
— Волков, вот ты все-таки недобрый!
Жора с шумом выдохнул воздух, когда невыносимая девчонка отлепилась от его многострадального тела и повисла на согнутом локте. Это пожалуйста, это — запросто. На Жорином локте на спор висли трое ребят из наружной охраны, здесь у Лизы шансов не было.
3
У стола с закусками они оба украдкой перевели дух. Напряжение и жар отступали, на смену им пришли слабость в коленях и рассеянные взгляды по сторонам. При этом Лиза просто избегала смотреть на Волкова, а тот напряженно вглядывался в окружающих, стараясь понять, не заметил ли кто предосудительных объятий Принцессы и Ее Охранника. Вроде обошлось.
Лиза ловко отправила в рот клубнику устрашающих размеров и повернулась к Жоре.
— Итак, вернемся к нашей искрометной беседе. Я ничего про тебя не знаю, Волков.
— Если тебя не покоробит еще одно умное слово из моих уст, то это — чистой воды метафора, содержащая в себе еще и гиперболу. Другими словами, ты преувеличиваешь. Обо мне ты знаешь вполне достаточно.
— То, что ты служил в спецназе, умеешь бить кирпичи об голову и валить коней на скаку — не знание, а набор сведений.
— Которых вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности.
— Не забывай, я — капризная золотая девочка, я по жизни привыкла чувствовать себя в безопасности. Но о тебе я хочу знать больше. Хотя бы то, что знаешь обо мне ты.
