Он взял Франческу за руку и подвел ее к громадному органу, занимающему почти всю южную стену.
— И у вас здесь хороший персонал, хотя он и несколько уменьшился за последние годы. Кухарка работает здесь уже более четырнадцати лет, а Делия Мари в курсе всех домашних дел. Личная служанка Карлы, миссис Шенер, осталась здесь, чтобы помочь вам. Она прекрасный работник, надежный и скромный. Еще в штате есть садовник, шофер, техник и другая прислуга.
— И еще Курт Бергстром, — пробормотала Франческа.
Гарри Стиллман на мгновение остановился, но не обернулся и не посмотрел на нее. Его лицо было умиротворяюще спокойным.
— О да, вы правы. И еще Курт Бергстром.
Его коллега устроился в обитом бархатом кресле рядом с органом и бросил взгляд на ряды клавиш слоновой кости.
— Похоже, что орган в хорошем состоянии, — заметил он. — Миссис Бергстром была очень привязана к этому старинному инструменту. Это довольно интересная особенность больших особняков Палм-Бич — здесь нет ни одного, в котором не было бы органа. Должно быть, они были для той эпохи неким символом престижа. У миссис Додж даже на яхте под названием «Дельфин» установлен орган. — Тут Морис Ньюмен внезапно спросил: — Но вы ведь не играете, мисс Луккезе?
Под устремленными на нее взглядами троих мужчин Франческа смутилась. По их стандартам, она была не очень-то образованной и утонченной особой, она это прекрасно понимала. Ее никогда в жизни не учили музыке — она не играла ни на одном инструменте. Франческа вышла из других слоев общества. Ее родные не очень-то приветствовали даже ее желание поступить в колледж — по их мнению, для нее вполне хватило бы вечерних курсов машинописи и стенографии. И вот теперь Франческа уже не в первый раз оказывалась в ситуации, когда недостаток образования заставлял ее неловко чувствовать себя в обществе других людей.
Морис Ньюмен поспешно произнес, стараясь сгладить неловкое замешательство:
— Вообще-то на этом органе не играли, по крайней мере, пару десятков лет. Но миссис Берг-стром всегда держала его в рабочем состоянии — это довольно большая статья расходов, судя по документам. Настройщики приезжают сюда из Хейли каждые…
Вопросительно вскинув бровь, он повернулся к молодому бухгалтеру.
— Шесть месяцев, — ответил тот, заглянув в свою папку. — И проезд им тоже оплачивается.
— Ну что ж, если человек умеет играть на пианино, — заявил Ньюмен, — то, как мне сказали, он сможет играть и на органе. Выключатель, очевидно, здесь.
Он щелкнул выключателем, и низкое гудение электродвигателя послышалось в сумерках, заполняющих громадную залу.
— Все, что надо, — лишь немного практики.
И Морис Ньюмен, имея явное намерение продемонстрировать свои способности, коснулся пальцами клавиш.
Тотчас же в воздухе раздался мощный аккорд. Он взвился к потолку и бился над их головами в балках и деревянной обшивке галереи и уходил еще выше, к сводчатому расписному потолку залы.
Все невольно вздрогнули.
— Да выключи ты эту чертову штуку! — пробурчал Гарри Стиллман.
Его коллега поспешно повернул выключатель.
Но звук органа, казалось, все еще висел в воздухе. Морис Ньюмен выглядел сконфуженным, его старший коллега был явно раздражен. Франческе вдруг пришло в голову, что аккорд прозвучал как отчаянный крик о помощи.
Бухгалтер тихо произнес:
— Может быть, не следовало играть на органе, пока кто-нибудь не проверит этот купол.
Им всем показалось, что в воздухе повис едва заметный туман, словно легкая пыль от штукатурки.
— Ерунда, это просто резонирует сам дом, — уверенно сказал Гарри Стиллман. — Его совсем недавно проверяли, не завелись ли в нем термиты и тому подобная нечисть.
Стены музыкального салона у подножия лестницы были сплошь в зеркалах, как это любили делать во времена Людовика Четырнадцатого. Отраженные ими солнечные лучи заливали комнаты особняка ярким светом, в зеркалах повторялись бесчисленные отражения группы из четырех человек: высокая привлекательная молодая женщина с пышной копной вьющихся волос, двое мужчин в почти одинаковых легких летних костюмах и замыкающий шествие бухгалтер в рубашке с короткими рукавами, с папкой в руках. От яркого света всем четверым приходилось щуриться.
Над белым с золотом роялем на стене висел написанный в натуральную величину портрет женщины с тонким лицом и пышными светлыми волосами, одетой в бальное платье из тонкой ткани в стиле двадцатых годов. В глазах женщины застыло какое-то загадочное выражение.
— Это Эдна Бладворт, — пояснил Гарри Стиллман. — Я и не знал, что портрет все еще здесь. В свое время она славилась необыкновенной красотой. Понятия о красоте меняются, не правда ли? — Он склонил голову набок, критически рассматривая портрет. — Через два года после того, как особняк был построен, она окончательно впала в депрессию и до конца своих дней не выходила из санатория. Но Чарли Бладворт продолжал появляться в поместье каждую зиму — он не мыслил жизни без этого дома.
Крупная женщина со строгим взглядом, с седеющими светлыми волосами, одетая в розовое форменное платье, бесшумно возникла в проеме двери.
— Это Герда Шенер, — представил ее Гарри Стиллман. — Мисс Луккезе, она покажет нам верхние комнаты.
Жара на галерее и втором этаже особняка стояла совсем нестерпимая. Герда Шенер шла впереди, открывая двери и окна, чтобы дать движение застоявшемуся воздуху.
— На самом деле здесь хорошая система сквозной вентиляции, — заметил младший юрист. — Она выручает, когда кондиционеры выходят из строя.
В спальне хозяина дома, обставленной тяжеловесной старомодной мебелью, центральное место занимала гигантская кровать из махагонового дерева, своими размерами и конструкцией напоминавшая средних размеров парусник. К спальне примыкала гардеробная Чарльза Д. Бладворта, оборудованная парикмахерским креслом — в нем слуга стриг и брил своего хозяина. Портрет основателя торговой империи Бладвортов висел на стене, обитой красным муаром. С портрета на них строго смотрел коренастый, полный жизни мужчина средних лет в темно-синем деловом костюме. Его серые глаза отливали стальным блеском.
Рядом располагались апартаменты хозяйки дома, обставленные сообразно вкусам Эдны Бладворт. Комната, в которой Карла Бладворт Бергстром, сраженная недугом, так долго была прикована к постели, напоминала конфетную бонбоньерку. Обилие статуэток, безделушек и пожелтевших от времени кружевных салфеток наводило тоску. Кровать напоминала царский трон. На покрывале из пожелтевших брюссельских кружев громоздилась горка подушек из розового атласа, обшитых все теми же кружевами. В примыкавшей к спальне ванной, отделанной белым мрамором и позолотой, стояла громадная ванна тоже из белого мрамора. Только телевизор да телефонный аппарат на прикроватном столике вносили в удушливую обстановку комнаты оттенок современности.
Гарри Стиллман, похоже, с облегчением вздохнул. Он пробормотал:
