У Старка имелся и второй револьвер, компактный «смит-и-вессон» тридцать второго калибра. «Смит-и-вессон» был достаточно маленьким, чтобы спрятать его под курткой, и достаточно легким для прочного кармана, нашитого слева на жилет. Чтобы достать его, приходится запускать руку под куртку. Старк немного потренировался, пока тело не вспомнило нужное движение, и в конце концов ему удалось проделать это быстро и плавно, как и полагалось. Правда, Старк не знал, насколько этот револьвер хорош и годится ли он для того, чтобы остановить человека. Авось он все-таки получше револьвера двадцать второго калибра, который был у него как-то раньше. Можно всадить в человека пяток пуль двадцать второго калибра, но если этот человек достаточно силен, зол и напуган, он все равно пойдет вперед, не обращая внимания на хлещущую кровь, и постарается вспороть тебе брюхо. А раскроить ему череп опустевшим револьвером все-таки нелегко.
Старк надел куртку, прихватил шляпу и перчатки и двинулся к трапу. Когда он вышел на палубу, Кромвель и его невеста, Эмилия Гибсон, как раз завершили молитву и поднялись на ноги.
– Доброе утро, брат Мэтью, – поприветствовала Старка Эмилия.
Волосы девушки были спрятаны под клетчатый чепчик; простенький хлопчатобумажный жакет, подбитый ватой, и обмотанный вокруг шеи старый шерстяной шарф защищали ее от холода. На правое ухо из-под чепчика спускался золотистый локон. Эмилия потянулась было к этому локону и остановилась, словно чего-то застеснявшись. Как это там говорится? «Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Забавно. Почему-то при виде этой девушки ему приходят на ум библейские строки. Может, ей и вправду на роду написано сделаться женой проповедника. На миг чело Эмилии затуманилось, но потом бирюзовые глаза девушки вновь вспыхнули радостным светом:
– Наша молитва разбудила вас?
– Что может быть лучше, нежели проснуться под звуки Слова Божьего? – отозвался Старк.
– Аминь, брат Мэтью, – подал голос Кромвель. – Разве не сказано: «Не дам сна очам моим и веждам моим дремания, доколе не найду места Господу»?
– Аминь, – хором откликнулись Эмилия и Старк.
Кромвель величественным жестом указал на лежащую перед ними землю:
– Вот это, брат Мэтью, и есть Япония. Сорок миллионов душ, обреченных на вечное проклятие – если только не спасут их милость Божья и наши самоотверженные труды.
Насколько видел Старк, весь берег был покрыт различными строениями. Большинство из них были невысокими, не выше трех этажей, и весьма непрочными на вид. Город был огромен, но казалось, будто он способен рухнуть под сильным порывом ветра или сгореть от одной-единствен-ной спички. Лишь дворцы, выстроившиеся вдоль берега, и могучая белая крепость с черными крышами, расположенная примерно в миле от берега, не производили такого впечатления.
– Готовы ли вы, брат Мэтью? – спросил Кромвель.
– Да, брат Цефания. Я готов, – отозвался Старк.
* * *
Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо, сидел в ходзё, крохотной комнатке для медитации, полагавшейся всякому дзэнскому мастеру, проживающему при храме. Он сидел неподвижно, застыв в позе лотоса и полуприкрыв глаза – ничего не видя, ничего не слыша, ничего не ощущая. За окном щебетали птицы. По комнате пронесся легкий ветерок, поднявшийся с восходом солнца. На кухне загромыхали горшки – монахи готовили очередную трапезу.
Им не следовало так шуметь! Поймав себя на этой мысли, Сохаку вздохнул. Ну что ж, на этот раз он просидел на пару минут дольше. Все-таки какой-то успех. Скрипнув зубами от боли, настоятель руками снял правую ногу с левого бедра и положил на пол. Потом, откинувшись назад, он снял левую ногу и блаженно выпрямился. Ах! Какое наслаждение можно получить, всего лишь вытянув ноги! Воистину, жизнь есть дар и тайна. С кухни снова донесся грохот посуды, и кто-то засмеялся. Кажется, Таро. Недисциплинированный ленивый дурень.
Сохаку встал и размашистым шагом покинул ходзё; в глазах его застыла ледяная мрачность. Его походка не имела ничего общего с неспешными, осторожными движениями дзэнского монаха, которым он теперь являлся. Нет, он шел быстро и напористо, как ходят те, кто не допускает мысли об остановке или отступлении, – как он привык ходить в те времена, когда еще не принес двухсот пятидесяти обетов монаха. Тогда его звали Танака Хидетада, и он был вассалом Окумити-но-ками Киёри, покойного князя Акаоки, и командовал его кавалерией.
– Недоумки! – С этим возгласом Сохаку переступил порог кухни.
Завидев его, трое крепко сбитых мужчин в коричневых рясах дзэнских священнослужителей рухнули на колени и уткнулись лицами в пол.
– Вы где, по-вашему, находитесь? Чем, по-вашему, вы занимаетесь? Чтоб вам и вашим отцам во всех оставшихся воплощениях рождаться женщинами!
Трое коленопреклоненных монахов не издали ни звука и не шелохнулись. Сохаку знал, что они будут пребывать в этом положении до тех самых пор, пока он не позволит им подняться. Настоятель смягчился. Ведь на самом деле, если так посмотреть, они – хорошие люди. Верные, храбрые, дисциплинированные. Им тоже нелегко дается монашество.
– Таро!
Таро слегка приподнял голову и взглянул на Сохаку снизу вверх.
– Слушаю!
– Отнеси господину Сигеру его завтрак.
– Слушаюсь!
– И будь осторожен. Я не желаю больше терять ни одного человека, даже такого бесполезного, как ты.
Таро улыбнулся и поклонился. Он понял, что Сохаку больше не сердится.
– Слушаюсь! Сейчас же будет исполнено!
Сохаку вышел. Таро и другие два монаха, Мунё и Ёси, поднялись с колен.
– В последнее время господин Хидетада постоянно не в духе, – заметил Мунё.
– Ты хотел сказать – почтенный настоятель Сохаку? – уточнил Таро, наливая в миску молочный суп.
Ёси фыркнул.
– Конечно, он не в духе, как его ни назови! Десять часов медитации ежедневно! И никаких занятий с мечом, копьем или луком. Кто же не взбесится от такой жизни?
– Мы – самураи клана Окумити, – назидательно произнес Таро, аккуратно нарезая маринованную редиску. – И должны повиноваться нашему господину, что бы он ни приказал.
– Верно, – согласился Мунё. – Но разве мы также не обязаны исполнять его приказы с радостью?
Ёси снова фыркнул, но ничего на этот раз не сказал. Вместо этого он подхватил метлу и принялся подметать кухню.
– «Когда лучник промахивается мимо цели, – сказал Таро, цитируя Конфуция, – он должен искать причину в себе». Не нам порицать вышестоящих.
Он поставил суп, нарезанные овощи и плошку с рисом на поднос. Когда Таро покинул кухню, Мунё принялся мыть посуду, внимательно следя за тем, чтоб она больше не грохотала.
