— Что это? — спросил Киёри.
Решив, что он обнаружен, Сигеру опустился на колени и поклонился. Он заколебался на миг, не зная, что сказать, и пока он мешкал, Киёри заговорил снова.
— Тогда я согласен.
Сигеру быстро поднялся. Так значит, этот человек все еще там! Он снова заглянул в комнату. Киёри смотрел прямо перед собой; он заговорил, как будто обращался к сидящему перед ним человеку.
— Это исключительно нечестная просьба, — сказал Киёри. — Вы хитростью вынудили меня согласиться сделать то, чего я поклялся не делать, поклялся своей честью и жизнью.
Сигеру отпрянул. Ему вдруг сделалось холодно. До него донесся голос отца.
— Хорошо. Но только на одну ночь.
Сигеру отступил. Сперва он двигался осторожно, а потом опрометью бросился прочь из замка. Отец не может помочь ему, поскольку он тоже безумен. Киёри разговаривал с женщиной. Это могла быть госпожа Садако, супруга Киёри и мать Сигеру. Это было бы достаточно скверно. Госпожа Садако умерла вскоре после появления Сигеру на свет. Но Сигеру не думал, чтобы госпожа, с которой беседовал князь, была его матерью. Говоря о нарушенном обещании, Киёри перешел на особый, заговорщический тон. Он никогда бы не стал разговаривать подобным образом с собственной женой — даже с призраком собственной жены.
Высокая башня замка «Воробьиная туча», в которой Киёри проводил много времени в одиночестве, пользовалась дурной славой: поговаривали, будто там появляются привидения. Говорили, будто неясные тени сумерек здесь часто напоминают пятна крови. Но о местах, где произошли трагедии, всегда бродят подобные истории — а в каком из замков Японии не было своих трагедий? В данном конкретном случае трагедия была сопряжена с предательством, убийством и отвратительной резней, едва не истребившей клан Окумити еще на заре его существования. Это произошло на исходе десятого года правления императора Го-Нидзё.
Госпожа Сидзукэ, принцесса и ведьма, провела последние часы своей жизни в этой самой башне.
Его отец якшался с упырем, умершим более пятисот лет назад.
1311 год, замок «Воробьиная туча».
Сидзукэ и Аямэ смотрели в окна высокой башни, наблюдая, как три колонны воинов движутся к «Воробьиной туче».
— Как ты думаешь, сколько их там? — спросила Сидзукэ.
— Шесть сотен идут с востока, три сотни — с севера, и еще сотня с запада, — ответила Аямэ.
— А сколько нас?
— В башне шестнадцать ваших придворных дам. Тридцать мужчин, все — прямые вассалы господина Чиаки, ждут предателей у ворот замка. Они придут сразу же, когда их позовут. На розыски господина Чиаки разосланы гонцы. Возможно, он прибудет прежде, чем начнется штурм.
— Возможно, — сказала Сидзукэ, зная, что этого не произойдет.
— Я поняла, что мне трудно смириться с мыслью о том, что Го предал князя Хиронобу и вас. А не могло ли случиться что-либо иное?
— Го устроил так, чтобы Чиаки в критический момент здесь не было, — сказала Сидзукэ, — поскольку он знал, что верность его сына нерушима. Само отсутствие Чиаки служит доказательством. Го не желал убивать его вместе со мной.
— Как жестока жизнь! — сказала Аямэ. — Господин Хиронобу умер бы в детстве, если бы не Го. Без стойкости и мужества Го он не дожил бы до того момента, когда его провозгласили князем. И вот теперь такое. Почему?
— Зависть, алчность и страх, — ответила Сидзукэ. — Они уничтожили бы само небо, если бы боги хоть на мгновение утратили бдительность. А мы здесь, внизу, куда более уязвимы.
Они посмотрели, как людские потоки сливаются, образуя огромное озеро. Задолго до того, как солнце село за горы, во вражеском лагере вспыхнули костры.
— Почему они ждут? — спросила Аямэ. — На их стороне подавляющее превосходство в силах. Тысяча против неполной полусотни.
Сидзукэ улыбнулась.
— Они боятся. Приближается ночь. Время, когда хозяйничают ведьмы.
Аямэ рассмеялась.
— Глупцы! И они еще стремятся править миром!
— Таковы устремления глупцов, — отозвалась Сидзукэ. — Передай моим дамам и самураям Чиаки, чтобы они отдохнули. На некоторое время нам ничего не грозит.
— Да, моя госпожа.
— Ты можешь пока не возвращаться, Аямэ. Со мной все будет в порядке. Побудь с сестрой.
— Вы уверены, моя госпожа? А как же ребенок?
— С ней все в порядке, — сказала Сидзукэ, — и она явится в мир, когда явится, и не раньше.
— Она?
— Она, — твердо сказала Сидзукэ.
Если возможно одновременно испытывать сильную радость и глубокую печаль, то, вероятно, именно это и произошло с Аямэ, ибо из глаз ее потекли слезы, а лицо озарила улыбка. Она низко поклонилась и бесшумно удалилась.
Сидзукэ взяла себя в руки и принялась ждать появления Киёри.
1860 год, замок «Воробьиная туча».
Ханако шла по главному саду замка. Обычно ей этого не дозволялось. Сад был предназначен для благородных господ и дам клана, а не для слуг. Но Ханако готова была рискнуть выговором. Завтра она отправится в Эдо. Кто знает, когда она вернется? Быть может, никогда. Ей хотелось, прежде чем она уедет, повидать эти розы. Они цвели здесь в таком изобилии, что иногда замок именовали не «Воробьиной тучей», а «Крепостью розового сада». Ханако больше нравилось имя, связанное с цветами.
Ей на глаза попался один цветок. Он был меньше прочих, но полностью распустился, а его цвет мог бы служить определением слова «красный».
В вечернем свете его великолепию невозможно было противиться. Ханако протянула руку и коснулась его. И укололась об не замеченный шип. Когда девушка отдернула руку, то увидела, что на кончике пальца набухла единственная капля крови, точно такого же цвета, что и лепестки розы.
Ханако вздрогнула. Неужели это знамение?
И она поспешно двинулась прочь, исполнять свои ежевечерние обязанности.
— Что ты здесь делаешь? — вопросил Киёри.
Как он и ожидал, в комнату вошли Ханако и вторая служанка, неся ужин. А за ними внезапно появился Сигеру.
Сигеру перешагнул порог и поклонился.
— Прошу прощения за то, что я явился к вам, не испросив предварительно вашего дозволения.
Быстро оглядев комнату, Сигеру убедился, что здесь нет никого, кроме его отца. Размеры и пропорции комнаты не изменились, а значит, с тех пор как он бывал здесь в последний раз, здесь не появилось никаких тайных отсеков. И все же сегодня вечером — как и ранее, днем, — его отец с кем-то разговаривал. Сигеру был в этом уверен.
Киёри не нравилось, когда его заставали врасплох. Ханако следовало предупредить его, прежде чем открывать дверь. Он наградил служанку неодобрительным взглядом. Но изумление и испуг, написанные на ее лице, явственно свидетельствовали, что Ханако и не подозревала о присутствии Сигеру. А это могло означать лишь одно: Сигеру скрытно прошел следом за служанками, оставаясь незамеченным. Киёри отметил, что сын за последнее время осунулся, а глаза у него чрезмерно блестят. В других обстоятельствах странное поведение Сигеру и явственные внешние признаки глубокого внутреннего разлада немедленно заставили бы князя сосредоточить все свое внимание на сыне. Но сегодня вечером его вниманием безраздельно владела госпожа Сидзукэ. За все те годы, что он виделся с нею, она никогда не посещала его чаще, чем два раза в год. А на протяжении последней недели он видел ее каждый день. Это явно было признаком умственного разлада у него самого. Все провидцы из рода Окумити, за редким исключением, в конце концов становились жертвами своего пророческого дарования. Почему вдруг он должен быть исключением? Но Киёри был полон решимости не опозорить себя и свой клан. Если его час настал, и он более не может быть полезен другим, он лучше сам оборвет свою жизнь, чем умрет безумцем. Он разберется с Сигеру позднее. Если это «позднее» настанет.
