Культи ног гниют, кажется, как будто он сам отпилил их прямо здесь, на свалке, ржавым зазубренным куском металлического листа, оторванного от кузова машины: раны так и не затянулись и влажно поблескивают в тусклом солнечном свете. Старик подползает на руках к Артуру, падает перед ним чуть не лицом в грязь, плачет в голос, целует ему ступни, голени, тянется, приподнявшись и подобрав под себя культи, трясущимися грязными руками к его трусам. Артур отшатывается.
– О, Господь Вседержитель! Наконец ты послал его к нам, наконец, все изменится. Ты должен объединить раздвоенный мир, должен вернуть нам наши подлинные тела! – По морщинистым щекам старика, покрытым волдырями и язвами, катятся слезы. Голова запрокинута назад, глаза устремлены ввысь. Проговорив всё это, он опять с размаху падает ниц, в ноги к Артуру – Дай я поцелую тебя, юнец! Дай насладится твоим запахом, это настоящая плоть… Я так устал от своей фальшивой оболочки, верни мне мое подлинное тело, молодость моей души… – произнося слова в начале очень громко и четко, к концу своей речи старик переходит на еле слышное бормотание, почти шепот.
– Е..ный старик, ты безумен! – Артур смотрит на бомжа с недоумением и ухмылкой. Привстав на руках, тот садится на землю, выставив обрубки своих ног вперед. Он опустил свои серые глаза долу и уставился на ступни и голени Артура, лишь изредка позволяя себе поднять взгляд выше. Из кучи тряпья вслед за стариком выныривает крыса, бежит к нему, словно ручной зверь, останавливается у правой культи. Старик гладит ее облезшую шкуру, доставляя ей этим удовольствие: крыса прикрывает бусинки глаз, тихо попискивает.
– Тебе лучше выслушать меня, сопляк, – старик перестает гладить крысу и та вновь начинает суетливо крутить головой, обнюхивает его сморщенное грязное бедро, озираясь по сторонам. Теперь старик говорит ровным спокойным голосом.
– Ты должен сделать то, что я тебе скажу! – Артур с отвращением замечает, что крыса теперь лакает гной из культи бомжа. – Или ты спасешь себя и нас всех, или – старик проводит рукой перед собой, предлагая полюбоваться на окрестности – останешься здесь навечно, в компании живых мертвецов, крыс и тараканов.
– Е..ный безумный старик… – уже не обращаясь к нему, повторяет своё ругательство Артур и делает ещё один шаг назад. – Какого хера я тут делаю…
Он чувствует, как кровь в его голове начинает пульсировать всё сильнее: его левый висок пронзают стальные иглы боли, он морщится, дыхание сбивается с ритма. Старик ползет следом, скользя в илистой грязи обрубками ног, пристально смотрит в лицо Артура, ловит его взгляд и, когда их глаза встречаются, растягивает свой рот в довольной улыбке.
– Слушай меня, у тебя нет другого выбора. Лучше слушай меня. Ты должен пройти сквозь город, должен найти выход, когда ты пройдешь сквозь него, свет поглотит тебя и этот мир обретет завершенность. Ты должен его найти, юнец, ты должен. – Старик опять начинает плакать, продолжая бормотать как одержимый. Артур отворачивается от него и уходит, решив, что лучше вернуться назад, к луже. Переплыть ее – не такая уж и сложная задача.
2
По пути назад, Артур вспоминает, что, прежде чем оказаться на территории свалки, он не проходил через ворота, и, следовательно, забор не огораживает свалку с левой стороны, там, где распростерлось болото. Решив сократить свой обратный путь, он идет влево вдоль линии забора и минут через двадцать замечает, что земля под его ногами становится все более влажной, постепенно переходя в болотистую податливую почву. Каждая следующая секция забора становится чуть ниже, уходя под небольшим углом во влажное раскисшее нутро земли. Он испытывает прилив дурноты, когда наконец осознает масштаб поглощения: новый трехметровый забор, продолжая блестеть оцинкованной проволокой, постепенно исчезает под землей так, что еще через пятьсот метров от него на поверхности остается только спираль колючей проволоки, зацепившаяся шипами за лохматые пожухлые кочки, но и она, несмотря на своё сопротивление, через несколько десятков метров вынуждена исчезнуть в трясине. Артур представляет, как болото сделало это за одну ночь, и он испытывает благоговейный страх: раздается громкий рокот болотной утробы и высоченный забор начинает, позвякивая и скрипя, стремительно погружаться в топь прямо на глазах, слабо светясь в последних лучах закатившегося солнца. Ветхозаветный бомж, его исступленное в отчаянии лицо, его безумные пророчества… Мурашки начинают роиться у Артура между лопаток, переползают на шею, опоясывают голову, волнами прокатываясь по ней, словно перед оргазмом – он вдруг понимает, насколько серьезно он влип.
Наконец добравшись до той точки, где он решил свернуть направо, Артур останавливается в нерешительности. Озерцо болотистой стоячей воды, его зеркальная гладь, по которой снуют туда-сюда крупные клопы-водомерки. Глубины должно быть достаточно, чтобы он смог плыть, но он боится, что зацепится ногой или своими причиндалами за колючую проволоку, ведь забор, вполне возможно, огораживает не свалку, а торговый центр. Тогда он повернул вместе с Артуром налево, и все ещё не кончился – он лишь скрыт мутной илистой жижей. Из леса за его спиной доносится треск упавшего дерева – его ветви ломаются, цепляясь за соседние, еще наполовину живые деревья и выбрасывая в воздух темные облака из мириадов болезнетворных спор. Артур несколько секунд смотрит на лес и ему начинает казаться, что дерево уронило некое огромное невидимое существо, которое пробирается через чащу в его сторону. Деревья стонут, кряхтят, когда оно отодвигает их, чтобы пройти. Треск и скрипы приближаются и Артур, с трудом заставив себя отвернуться, делает шаг вперед, потом еще один, теплая вода покрывает его голени, бедра и, когда она доходит почти до подмышек, он пускается вплавь. Расстояние до другого берега казалось небольшим, и он рассчитывал преодолеть его в несколько взмахов рук, но вода, а возможно и само пространство тут словно обладают неприятной вязкостью: он гребет, все больше уставая, но никак не может доплыть до середины. Сердце колотится в его груди все сильнее, дыхание начинает сбиваться. Чтобы успокоиться и отдышаться, он переворачивается на спину и почти перестает работать ногами. В начальной школе, когда их учили плавать на уроках физкультуры, он и другие дети делали звездочки: ложились на поверхность воды лицом вверх с распростертыми в стороны руками и ногами. Вода закрывала его уши, заставляя исчезнуть голоса и другой шум, и он чувствовал себя почти полностью изолированным от жизни. Умиротворение, желание раствориться в пустоте. Он закрывает глаза, расслабляет мышцы, дыхание выравнивается, становится глубже и размеренее. «На самом деле я сейчас совсем в другом месте, мне просто нужно проснуться». Его голова упирается во что-то мягкое, и он не сразу осознает, что это не его старая, пропахнувшая потом подушка. Открыв глаза, и повернув голову вбок, он видит, что уперся макушкой в травянистый комок болотной кочки. Хоть он и не оказался у себя дома в кровати, он по крайней мере доплыл до берега.
Перевернувшись и опершись рукой на кочку, которая под его весом еще глубже погрузилась под воду, Артур вылезает на заболоченный берег и уже начинает шлепать в сторону заасфальтированной автостоянки торгового центра, как вдруг замечает черные продолговатые сгустки слизкой кольчатой плоти, тут и там облепившие его кожу. Панический страх, смешанный с омерзением, охватывает Артура, и он чувствует сильный приступ тошноты. Огромные пиявки, по пять-семь сантиметров в длину, присосались к нему и прямо сейчас насыщают свои желудки его кровью. Дрожа всем телом, он начинает срывать их одну за другой, хватаясь непослушными мокрыми пальцами за скользкие мускулистые тельца и отшвыривая их подальше от себя. Изощренно разрезанная хитиновыми иглами кожа сочится кровью, и Артур чувствует пощипывание, а затем и саднящую боль, которая становится все сильнее по мере того, как впрыснутая в него дрянь перестает действовать. Закончив с животом, грудью, руками и ногами, он закидывает руки за спину и отцепляет еще пару штук. И тут ему приходит в голову, что он забыл проверить еще одно место – свой пах. Он сдергивает с себя трусы и видит целый выводок разбухших от его крови тварей. Одна из них висит прямо на его члене, передней присоской держась за крайнюю плоть, а задней, более мощной, впившись прямо в головку. Продев пальцы под ее брюшко, он резко дергает, вскрикивая больше от гадливости, чем от боли. Затем, одной рукой оттягивая мошонку, убирает ещё трех из-под своих яиц. Осталось совсем немного, успокаивает он себя – несколько штук на внутренней стороне бедер и одна, запутавшаяся в волосах на лобке.
