Башмачник кивнул, сложив на животе весьма скромного размера натруженные руки с длинными узловатыми пальцами.
— Ну что ж, уважаемый, раз ты проделал долгий путь, дабы найти ответы на свои вопросы, то я, без сомнения, побеседую с тобой. Увы, я не уверен, что смогу дать ответы, которые хотя бы на время умерят твою жажду знаний, но приложу к этому все силы. Так о чем ты хотел со мной беседовать?
— О законах, что движут магическими материями…
— Ну что ж, мой друг, тогда начнем… Как ты, должно быть, знаешь, магия есть такая же стихия, как огонь, вода, земля и воздух…
— О Аллах всесильный, — прошептала почтенная Саида на ухо своей приятельнице, не менее почтенной Джамиле. — Откуда, скажи мне, уважаемая соседка, этот бедняк может знать о магии?
— И не говори, уважаемая! — кивнула в ответ Джамиля. — Я сама дивлюсь этому каждый раз, когда слышу его рассуждения о магии или пиратах, о снегах или, Аллах всесильный и всевидящий, о странных играх… Должно быть, он всю ночь сочиняет сказки и истории, а утром находит глупца, которому и рассказывает обо всем этом…
— Должно быть, соседка, именно так и происходит. Ибо иначе нам пришлось бы согласиться с тем, что глупец и бедняк всю ночь читает книги, а в те дни, когда всесильный и всемилостивый повелитель правоверных велит нам всем отдыхать, он даже идет в книжную лавку и читает там…
Почтенная Саида рассмеялась, но все же постаралась сделать это не слишком громко, чтобы болтун Маруф, предмет столь занимательной беседы двух кумушек, не обратил на нее внимания.
По чести сказать, им было, чему удивляться. Ибо Маруф был обычным башмачником. Башмачниками были и его отец, и его дед. И никто из мужчин этого уважаемого семейства не был замечен в чрезмерной учености или любви к чтению. Откуда же, в таком случае, взялись те обильные знания о природе и стихиях, о борьбе и защите, о магии и искусстве, о народах и континентах, которыми что ни день блистал бедняк ремесленник? Сам же Маруф, обладая столь богатыми знаниями обо всех и обо всем, никогда не задумывался, откуда он все это знает. Ученые речи сами всплывали в его разуме, и тот, кто минуту назад видел лишь человека средних лет, увлеченно тачающего башмак, вскоре с немалым удивлением внимал этим самым речам.
Вот так и жил этот удивительный башмачник, ничему не удивляющийся, но обижающийся на малейшее к себе неуважение… Не прощал он этого ни жене, ни добрым соседям, ни случайным посетителям базара. Одно лишь могло смягчить сердце сурового башмачника — искреннее преклонение перед его знаниями.
Жена его, красавица Алмас, очень быстро поняла, что может смягчить сердце сурового и, как временами ей казалось, не самого умного мужа. И столь же быстро научилась играть на этой его чувствительной струне. Вот поэтому Маруф свою жену обожал, считая, что она единственная полна к нему уважения и днем и ночью, и на рассвете и на закате.
Сама же Алмас уже привычно восхищалась словами своего Маруфа — особенно тогда, когда он, устав поучать или ворчать, начинал рассказывать что-то по-настоящему интересное.
О, вот тогда он действительно был и самым лучшим, и самым умным, и самым красивым из всех мужчин мира. Матушка же Алмас с каждым годом все больше удивлялась терпению дочери — ведь никогда Маруф не рассказывал ей ничего сверх обычных сплетен богатого на этот товар базара. Хотя делать этого вовсе не следовало, ибо матушка Алмас, почтенная Саида, была и сама большой охотницей по части сплетен. Говоря простыми словами, Маруф и его уважаемая теща все время спорили и ссорились, стараясь доказать друг другу, что собеседник… скажем осторожно, не самый умный человек в мире. Ну как почтенной Саиде было после этого понять дочь, называющую этого напыщенного болтуна и зазнайку самым лучшим мужчиной города?
— Дочь моя, — говорила она Алмас после очередной перепалки с Маруфом. — Твой муж глуп и непочтителен! Он не может и слова произнести, чтобы не укорить кого-то, не указать на невоспитанность и непочтение… Я считаю, что ты должна немедленно вернуться домой.
— Матушка, — устало отвечала Алмас, — добрая моя заботливая матушка… Но с этим человеком мне спокойно, он любит меня… по своему. Заботится обо мне и детях… Зачем же мне бросать дом, уходить к тебе?
— Он не уважает твою мать! — частенько срывалась на крик достойная Саида. — Я считаю, что тебе надо его сурово отчитать! А потом все-таки вернуться под отчий кров…
— Я подумаю об этом, матушка. И сегодня же сурово отчитаю Маруфа за непочтение. Обещаю…
— Какая ты хорошая, доченька… — опускалась на кушетку Саида. — Терпеливая, умная, молчаливая… У меня, правда, иной дочери быть и не могло…
«О да, — мысленно соглашалась Алмас, — иначе я перессорилась бы со всем миром… А потом бы тихо сошла с ума…»
Шли годы, но пыл уважаемой Саиды не угасал. Она по-прежнему терпеть не могла зятя и по-прежнему давила на дочь. Да, Алмас научилась выскальзывать из цепких объятий и требований суровой и не самой умной матери. Но некоторое сомнение в истинности знаний мужа у нее все же оставалось. И с годами оно лишь крепло.
«Откуда, — лишь вчера спрашивала себя Алмас, — откуда он знает о привычках далеких полуночных разбойников, которых зовет пиратами? Откуда он знает и тот варварский язык, на котором лишь позавчера утром говорил с этим разряженным словно павлин франком?»
Да, на эти вопросы ответов у Алмас не было. Она никогда не видела мужа со свитком в руках, никогда не замечала у него интереса к лавкам книжников, никогда не заставала его, покорно внимающего мудрецу или учителю… Но тем не менее у болтливого Маруфа всегда находился ответ на любой вопрос любого праздного гуляки. А если уж кто-то специально искал возможности побеседовать с башмачником… О, тут-то и отверзал Маруф свои уста. И говорил до того самого мига, пока интересующийся не засыпал, утомленный потоком слов.
Мудрая Алмас понимала, что мужу бесполезно задавать вопросы о происхождении его учености.
— Так ты, прекраснейшая, — зло прищурился бы в ответ Маруф, — сомневаешься в моих знаниях? А в чем ты еще сомневаешься, глупая курица, позволю я себе тебя спросить?
И что бы она, Алмас, смогла на это мужу ответить?… Ей бы оставалось только промолчать, ибо любые слова непременно привели бы к ссоре.
Вот так случилось, что всего через одиннадцать лет брака решила Алмас узнать, откуда все же черпает столь обширные знания ее болтливый муж. Прекрасно понимая, что Маруфу лучше таких вопросов не задавать, она решила, что ничего страшного не случится, если она пойдет за советом к слепой колдунье Хатидже.
Колдунью побаивались в городе многие, да и сама Алмас предпочла бы спросить совета у кого-нибудь другого. Но все в один голос были согласны с тем, что лишь Хатидже под силу разгадать любую загадку. Ибо эта удивительная, живущая особняком слепая женщина могла предсказать и надвигающуюся засуху, и близящийся ураган, могла облегчить невыносимые боли от ампутированной много лет назад ноги и заговорить ноющий зуб, могла… Да она, воистину, могла все.
