Рауль вернулся, закрыв дверь на засов, и сильно испугался, увидев ее стоящей столь близко к огню. Он поспешил оттащить ее прочь, крикнув: «Смотри, как бы твоя рубаха не загорелась». Клер странно посмотрела на него, прижав ладони к внезапно закружившейся голове.
— Клер? — он обнял ее за плечи, взволновано посмотрев ей в глаза.
— Прости, — рука ее опустилась. — Просто был такой долгий день, вот и все.
Лицо Рауля исказила брезгливая гримаса:
— Клянусь, я бы ничуть не пожалел, если б удушил преподобного Ото.
Усталость и напряжение в теле Клер стали куда ощутимей. Ей стало трудно глотать. Девушка подавила всхлип, но плечи ее затряслись и, не в силах более сдерживаться, она разрыдалась.
— Клер, не надо — не могу смотреть, как ты плачешь, — промолвил Рауль, хотя сам сейчас готов был сделать то же самое. Он прижал ее крепче к себе, успокаивая ее своим крепким и горячим телом. Клер уткнулась лицом в его плащ, пытаясь заглушить рыдания.
— Когда я сейчас смотрела в огонь, меня охватил внезапный ужас, — прошептала она, чувствуя биение его сердца. — Как будто весь мир был одним сплошным кошмаром, а я ничего не могла сделать. Меня мучили ночные кошмары о пожарах, когда я была еще совсем маленькой девочкой. Как-то раз к нам в замок пришел священник и прочитал нам проповедь об адском пламени, ожидавшем всех еретиков… Мама рассказывала, что потом несколько месяцев я вскрикивала по ночам.
— Ох уж эти попы, — прорычал Рауль, — наверняка их полным-полно в аду! — Он коснулся губами ее пропахших травами волос, слегка скользнув по горящему виску. Взяв ее лицо в ладони, словно драгоценный кубок, он поцеловал соленую щеку, уголок рта и, наконец, ее бархатные губы. — О господи, как же ты прекрасна!
Глаза его сверкали, дыхание стало частым. Клер чувствовала, что сейчас он уже готов был ее поглотить. Угрюмый тусклый огонь желанья в его очах пугал девушку, но одновременно она ощутила совершенно новое для нее странное волнение. Она чувствовала, как ноют ее груди и чрево. Пробормотав нечто невразумительное, он стал дрожащей рукой шарить по ее телу, одновременно продолжая нежно и неторопливо целовать, дюйм за дюймом исследуя ее веки, щеки и подбородок. Он покусывал ее лебединую шею, впился в пульсирующую жилку под ухом. Клер вздрогнула и отстранилась. Украдкой он развязал пояс на ее рубахе, и вот уже его руки скользнули по обнаженной коже, прижимая к себе ее горячие бедра. У Клер дыхание перехватило. Всплеск его мужской силы жег ей живот каленым железом. Она поспешила высвободиться из его объятий, но он еще крепче прижал ее к себе. Одна рука обнимала ягодицы, другая успокаивающе ласкала волосы и девичью спину.
— Да успокойся ты, — умолял он, — я ведь и сам боюсь.
После этих слов напряжение в ее теле слегка ослабло. Стараясь дышать ровнее, она уставилась на него широко открытыми глазами.
— Я обещаю, я клянусь тебе Богом, что сегодня ночью не сделаю тебе больно, — прохрипел он. — Я хочу сделать тебе приятно.
Клер проглотила застрявший в горле комок.
— Я тоже хочу этого, — еле слышно пролепетала она. Мгновение они пребывали в объятьях нервозной неуверенности. Затем Рауль взял ее на руки и понес к кровати.
ГЛАВА 4
На стенах безмолвствующего замка Монвалан Брижит дышала чистым холодным ночным воздухом. Девушка смотрела туда, где скоро должно было взойти солнце. Затем она присела, скрестив ноги. Небо за каменными зубцами переливалось подобно перламутровому нутру устрицы. Чуть слышно Брижит начала напевать священный гимн, которому научила ее мать. Слова его передавались в ее роду из поколения в поколение уже более тысячи лет. Когда она пропела последние слова, окружавшие ее стены растворились. Свет запульсировал вокруг Брижит, меняя оттенки. Он вливался и заполнял ее, пока она не стала подобием кубка, в котором вскипала эманация высшей силы. Одинокий луч солнца ударил в прорезь зубца, за которым сидела и ждала девушка. Боль была невыносимой, жидкое пламя объяло ее тело, и она стала ярче сполоха молнии. Она превратилась в горящий диск, взлетевший в небо и завертевшийся колесом. Теперь ее зрение стало зрением орла, взиравшего на крохотные фигуры внизу. Небо было черным, и человек был прибит гвоздями к кресту. Брижит ощутила невероятную боль, когда гвозди пронзили его стопы и запястья. У креста плакали две женщины, одна молодая и черноволосая, другая постарше, но крайняя худоба скрывала ее истинный возраст. В подол юбки молодой вцепился ребенок — девочка с такими же ясными глазами, как и у Брижит. Звали ее Магда и была она дочкой Марии Магдалины, внучкой Марии и крохотной племянницей человека, терпевшего крестную муку. И даже если б Брижит не знала об этом со слов, передаваемых в ее роду от матери к дочери вот уже в течение десяти веков, она бы все равно чувствовала, кто она такая на самом деле.
Колесо продолжало кружиться, набирая скорость и яркость. Она увидела клубящийся черным дымом огонь, из которого доносились крики мужчин и безумные вопли женщин и детей. И эти языки пламени подкармливались кровью. Брижит инстинктивно сжалась в комочек, ибо жар был столь силен, что казалось, еще мгновение — и ее брови и волосы вспыхнут. И теперь она уже не была едина с небом, она стала частичкой костра, еще одним человеком, тело которого лизало пламя. Беззвучный вопль сорвался с ее губ. Сквозь огонь к ней шел молодой жених, в его руках сверкал меч, лицо его несло печать Невыразимой Скорби. Он был так близко, что она даже смогла разглядеть черный герб на золоченых доспехах, двухдневную щетину на подбородке и слезы в его живых голубых глазах. За ним следовала рыдающая супруга, пытавшаяся ухватиться за край его алого плаща. Ее длинные цвета молодого ореха волосы были растрепаны, а окровавленное лицо покрыто синяками. Пламя вспыхнуло еще ярче, полностью поглотив их, но он вышел из него и преклонил колено у ног Брижит. Их взгляды встретились, и ее пронзило, словно острой сталью. Рауль протянул ей меч, и она схватила его руками так сильно, что из порезанных ладоней тоненькими струйками потекла кровь. Когда над горизонтом во всем своем великолепии встало Солнце, она уже видела все, что должно было произойти с ней в будущем. Пронзительный безумный крик сорвался с забрала стены, разбившись о рассвет на тысячу гулких отзвуков.
А в брачных покоях стонал и ворочался Рауль, плененный вещим сном. Его окружали отблески огня на лезвиях звенящих мечей. Он слышал победные крики и вопли агонизирующих. Перепуганные насмерть кони храпели. Он знал, что сейчас сражается за собственную жизнь. Рука, державшая меч, болела так, что он с трудом парировал сыпавшиеся на него градом удары. Никогда прежде ему еще не приходилось оказываться в такой сече и никогда он не чувствовал себя столь обессиленным. Его атаковал конный рыцарь. Белый конь, белый плащ с росплеском алого креста, сверкающий меч, занесенный для смертельного удара. Лезвие вошло в щит Рауля как нож в масло. В глазах потемнело, и из тьмы стала призывать какая-то женщина. Она звала, звала, выводя его к свету. Ее силуэт уже виднелся вдалеке: черные волосы, развевающиеся на ветру, протянутые в мольбе руки. Он ответил на ее призыв, тронутый до глубины души, и вот она уже рядом с ним. Серый хрусталь ее глаз пронзал до крови.
