— Ты насчет того, что мы за ее совершеннолетие выступили? — Отставив трость к стене, я аккуратно опустился в плетеное кресло, с наслаждением вытянув больную ногу.
— Конечно, — кивнула она. — Зря расселся. Пошли, я тебе повязку сменю.
— О-о, — протянул я, поморщившись, — только ведь уселся.
— Потом еще усядешься, пошли в кабинет.
Пришлось вставать, куда денешься. Хорошо, что повела именно в кабинет, где она с бумагами работает, а не в операционную, в которой зверей всяких лечит, а то как-то того… Достала из шкафа металлическую коробку с бинтами и прочим, указала мне на стул напротив:
— Снимай брюки.
— Так почему ты считаешь, что зря мы за нее свидетельствовали? — Расстегнув ремень с кобурой, я положил его на письменный стол, потом расстегнул брючный.
— Потому что свалили на нее взрослую ношу.
— Она дела ведет как взрослая, вполне. — Я сел на стул и вытянул ногу.
— Ну-ка, посмотрим, — тихо сказал Аглая, разрезая узким острым ножом завязки бинта. — Давай сам разматывай. — Она сложила нож и убрала его в ящик стола. — Не взрослая она еще. Недостаточно взрослая, чтобы такой груз на своих плечах тащить.
— А мне кажется, что ей так даже легче будет, — возразил я, продолжая сматывать желтоватый от антисептика марлевый бинт. — Теперь у нее настоящее, реальное дело, от которого зависит много людей, поэтому некогда в депрессии впадать и слишком много думать о том, что случилось. И ты все же рядом, так что не совсем она одна, и я буду, пока здесь.
— Вот с этим «пока здесь» у меня тоже проблема, — вздохнула Аглая. — Ну-ка, глянем… нормально все, — кивнула она, аккуратно ощупывая рану тонкими изящными пальцами. — Скоро можно будет швы снять. На днях.
— А что мне еще остается? Теперь у меня дело есть, а твой кавалер не голодранец, — попытался я свести разговор к неуклюжей шутке. — Да и половина острова так живет.
Аглая быстро смазала шов чем-то остро пахнущим из пузырька с тонким стеклом, отложила тонкую деревянную палочку с намотанной на нее ватой.
— У половины острова жены с мужьями в походы ходят, а я, если ты помнишь, ветеринар, причем только я теперь по вызовам езжу. На Лазаря Каменщикова расчет уже такой… старый он, — сказала она, доставая из коробки рулон свежего бинта. — Вытягивай ногу.
— Ну… не знаю я, честно, что делать. — Первый виток бинта накрыл довольно-таки безобразный шов. — Выбор ведь у меня невелик: или владеть яхтой и ходить в экспедиции — или… я даже не знаю, что тогда «или».
Бинт виток за витком ложился на бедро. Затем треснула разрываемая ткань, Аглая завязала его кончики.
— Все, свободен на сегодня, — сказала она, поднимаясь. — И кстати, я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты сидел на берегу. Просто подумай над тем, как поступить, чтобы… — Она не закончила, но я ее понял.
— Подожди минутку, сейчас штаны надену, — сказал я, натягивая джинсы. — А то как-то торжественности достаточной не получается.
— Для чего достаточной? — улыбнувшись, она посмотрела на меня.
— Для важного дела.
Я только ремня с кобурой надевать не стал, оставил на столе. Подошел к Аглае, обнял ее, сказал:
— А давай поженимся, а?
— Давай, — глубоко вздохнула она. — Хоть сейчас. А чем это поможет в нашей проблеме?
— Ну… ты сама сказала, что у других «жены с мужьями в походы ходят». Поженимся, а там, глядишь, что-то еще придумаем. — Я обнял ее крепче.
— Что? — спросила она, адресуясь куда-то мне в подмышку.
— Ну, например, станешь ты судовым ветеринаром. А мы там специально кота заведем, будешь его лечить. Или корову, например. Бортовую. Молоко, навоз там всякий для удобрений, ну и болеть она будет, чтобы ты не скучала.
— Здорово придумал, — хихикнула она.
— А человечьим доктором стать не получится?
— Получится, почему же нет! — пожала она плечами. — Немного подучиться, потом полгода помощником у Сергеева, местного врача, — и все, можно работать. А что, приглашаешь?
— Я тебя пока под венец приглашаю, — засмеялся я, — а на правах законной жены ты сама все решишь. Так когда свадьба?
— Сам решай когда. — Она слегка оттолкнула меня. — Я все время здесь, это ты куда-то идти собираешься.
— Судно еще недели три в ремонте будет, можно успеть, — прикинул я. — И вообще я не слышал официального и однозначного ответа: ты готова стать моей женой?
— Готова, готова, я тебе даже в гостевой стелить сегодня не буду, к себе пущу. Пошли на террасу, глянь там, какой закат. И ты что, за три недели рассчитываешь всех гостей собрать?
* * *
Вот так все и решилось. Или я решился наконец. Не хватило терпежу старомодно ухаживать целый год или два, ну да, может, и к лучшему. Согласилась же, чего еще надо?
Утром проснулся — глазам своим не поверил: восходящее солнце через частые жалюзи ее осветило, спящую на животе, одеяло откинуто с сильной спины. Поцеловал меж лопаток, потом, чуть отодвинув одеяло, в ложбинку у копчика, уже из чистого хулиганства, ну и встал по-тихому: мне еще до города ехать чуть не два часа, а там дел невпроворот. Умылся, оделся, но на террасе налетел на Валентину, накрывавшую завтрак на одного.
— Да ладно, я бы в городе позавтракал! — замахал я руками, чувствуя неловкость из-за того, что кто-то встал по моей вине в такую рань.
— Вот шальной, я всегда с рассветом встаю, — отмахнулась она. — Садись, ешь. Мне Аглаюшка вчера сказала все, поздравляю. Только свадьба в такой спешке — дурное дело, все гости собраться даже не успеют. Кто в плавании, кому скоро уходить, кто-то обиженным останется, — говорила она, быстро расставляя по столу тарелки, баночки с вареньем, маленький чайник, кружку. — Не суетись, не сбежит она от тебя, на декабрь назначайте, на сезон штормов, чтобы как у всех.
— Как у всех — пусть как у всех, но я уже до плавания пообещал устроить, — немного посокрушался я.
Ну да, все понятно, раньше в деревнях все свадьбы осенью гуляли, когда урожай собран, а зима еще не началась, ну и здесь должны «в несезон», мог бы и сам сообразить.
— Это ты по дури, — без всякой деликатности махнула рукой Валентина. — Аглая поймет, да и преподобный отговаривать наверняка будет. Сегодня вернешься — тогда и обсуди.
Завтракать на рассвете на этой террасе особенно хорошо. С моря легкий бриз, красное солнце по всей поверхности малиновыми искрами разбегается. Чай Валентина заваривает так, как у меня самого не получается, выходит он душистым и вкусным, а гренки хрустят на зубах — аж в ушах отдается.
Тимофей вывел мне Зорьку, уже оседланную, подстраховал, пока я со своей ногой в седло карабкался. Ворот за мной закрывать уже не стал — день настал. По дороге встретил Василия с двуколкой, он ехал Веру забирать. Поздоровались и разъехались. И вообще оживленно стало, потому что фермеры здесь с петухами встают и сразу на работы разъезжаются.
