— Мудрено… — недоверчиво посмотрел я на монашка. — Небось, молва людская придумала?
— Чистая правда! — воскликнул Митрофан и перекрестился. — Истинный крест. Было б иначе, кто б ему позволил так зверствовать? Даже если бы князь дружину не послал, так кметы[1]сами ополчились бы. Все лучше, чем ждать, пока душегубы на потеху изуверу всю округу вырежут. А так… Сунулись раз, сунулись другой, да несолоно хлебавши и воротились. Едва не утопли все.
— А как же разбойники свои награды получают? Им тропы тайные наверняка известны. Трудно, что ли, поймать пару-тройку да поспрошать с пристрастием?
— Без этого дружинники и до первого острова не добрались бы, — подтвердил Митрофан. — А дальше как? Островок махонький. Десятку оружных плечом к плечу не встать. Даже если по гати камнемет перенести, много с него толку? А со стен островок как на ладони. Стрелами враз всех выкосят.
— Разбираешься…
— Откудова, — добавил к словам отстраняющий жест монашек. — Слышал, о чем люди судачат. Ведь в монастырь больше с жалобами, чем с радостью идут. Вот и о погибших разговоры заводят, почитай, каждый день. И о вояках, к замку хаживавших и безвинно убиенных… Я, может, от того и сбежал, что нет мочи больше причитания слушать.
Чего? Я с возросшим уважением взглянул на субтильного паренька. Так вот о каком подвиге он упоминал. Но на всякий случай уточнил:
— Уж не людоеда ли хотел ты словом Божьим урезонить, отрок?
Митрофан на мгновение опустил голову, словно устыдился, но потом задиристо, как молодой петушок, вскинул подбородок:
— Да! Я хочу пробраться в замок и прочитать ему из Святого Писания. Послание к…
Послание к кому именно он собрался читать, я не узнал, поскольку на поляну, с гиканьем и улюлюканьем, выскочило как минимум с десяток индивидуумов самого звероподобного вида. Похоже, недооценил я крепость разбойничьей психики. Сумели-таки очухаться. Или это следующая партия охотников за руками на огонек пожаловала? Ладно, после разберемся… Сейчас только первая часть Марлезонского балета.
* * *
Увлеченный беседой с Митрофаном, я чересчур расслабился и не сразу понял, что все эти угрожающие вопли были всего лишь отвлекающим маневром, а главная опасность подкрадывалась со спины. Бац! Дубина обрушилась на мою голову, проверяя череп на прочность. Раздался неприятный хруст… и разбойник удивленно воззрился на оставшийся в его руке обломок ударного инструмента.
Ну а я, хотя тоже весьма удивился такому казусу, не тратя драгоценнейшее время на выяснение причин и ощупывание темени, вскочил на ноги и с ходу залепил татю крюк правой. Но из-за торопливости удар получился смазанный. Зная, как неохотно дерутся разбойники и быстро бросаются в бегство, если не видят явного преимущества, и желая на этот раз заполучить хоть одного «языка», я наносил удар в печенку. А попал в ухо. Впрочем, получилось не хуже.
Разбойник хлопнулся на землю, даже не пикнув.
«Что ж они тут все такие худосочные?..» — мелькнула первая мысль. Но ее тут же отстранила вторая, более оптимистическая: «Е-пере-сете! Это я опять великаном стал! Ну, теперь держитесь!»
За те дни, что довелось прожить в нормальном теле благодаря личине Мары, как-то позабылось, что в этот мир я пришел трехметровым великаном. Как и предупреждение ведуньи, что действие колдовства закончится в тот миг, когда я очень рассержусь.
А я сейчас был очень зол. По-настоящему.
Подтверждением правильности догадки стала разбойничья стрела, больно ударившая в плечо и бессильно свалившаяся под ноги, словно у меня под рубашкой был бронежилет. Только кожу оцарапала…
В бога душу мать!
Подхватив верную дубину, я шагнул через костер навстречу ликующей толпе разбойников (еще не осознавшей, что «Акелла промахнулся»), с удовольствием глядя, как их довольные хари бледнеют и зеленеют прямо на глазах.
— Поберегись!!!
Странный боевой клич получился. Впрочем, не суть. Важен тон и последующие действия.
Выцелив ближайших к себе душегубов, я совершил круговой мах дубиной, вкладывая в него всю накопившуюся ярость. От обиды на девушку, от людоедских трофеев. И от подло нанесенного удара… В общем, хорошо махнул. Даже чересчур. Троих скосил вчистую, а потом дубина выпорхнула у меня из рук и устремилась прочь…
Далеко не улетела. Срикошетила от крайнего дерева и на обратной траектории очень увесисто приложила по хребту еще одному разбойнику. Как самонаводящийся бумеранг.
Видя такое «здрасьте», уцелевшие работники ножа и топора, побросав инструмент, привычно бросились наутек… Оставив на поляне три бездыханных тела, одного воющего от боли и одного в бессознательном состоянии.
Нападение и схватка были столь стремительны, что Митрофан за это время даже с места не сдвинулся. Впрочем, может, монашек нарочно так поступил, чтобы под ногами не путаться и не мешать?..
Разбойник, которому досталось дубиной в спину, лежал ничком и хрипло стонал. Но как только я попытался перевернуть его на спину, мужик взвыл таким дурным голосом, что я оставил его в покое. Похоже, сила удара, даже на излете, была настолько сильна, что перебила бедняге хребет. В общем, не жилец. В третьем тысячелетии, с продвинутой медициной, и то его ждала растительная жизнь. В лучшем случае инвалидное кресло. Так это там. А здесь… Хоть и не заслуживает тать милосердия, по уму его надо бы оставить подыхать долго и в мучениях, на радость хищникам, но я же не они. Окажу снисхождение…
Учитывая возросшую силу, я взял раненого за голову и крутанул, как в кино показывали. Хрустнуло. Разбойник дернул конечностям, засучил ногами и смиренно притих.
— Прими, Господи, души усопших рабов твоих… — громко произнес очнувшийся Митрофан.
— Аминь, — согласился я.
Есть Бог или нет, вопрос спорный и по сей день окончательно не проясненный. Но лучше б был. И, соответственно, воздавал. Неотвратимо и наглядно. Очень бы способствовало… В плане воспитания из очередной обезьяны хоть какого-то подобия человека.
«Последний герой», проверявший мою голову на крепость, по-прежнему пребывал в нокауте. Но дышал. Это радовало… Поскольку, проведя беглый осмотр поляны, я обнаружил еще две котомки, наполовину заполненные теми же ужасными трофеями. И мое желание повидать Людоеда возросло в геометрической прогрессии.
Подбросив пару сучьев потолще в костер, я связал по рукам и ногам единственного пленника и присел рядом с молящимся монашком.
— Полно тебе, Митрофан… Не переусердствуй. Пустые были людишки. Совсем негодящие. Ад по ним возрадуется.
— Господь милосерден.
— Не спорю… Темна вода во облацех. Только и ты у него права судить не отбирай. Захочет, помилует. А нет — не нашего ума дело.
