Я от души поблагодарила ее, но думаю, что пожилая леди погрузилась в сон до того, как за мной закрылась дверь.
Красная комната, которая располагалась через три двери по коридору от комнаты миссис Кэннон, была такой же веселой, как и ее имя. В очаге плясал огонь, отбрасывая теплые отсветы на сливочного цвета занавески и полог кровати. Пол был покрыт ярким турецким ковром.
Бетти едва прикрыла за нами дверь, и она тут же отворилась снова. В комнату без стука вошел унылого вида слуга, без церемоний бросил на пол мою поклажу и удалился.
Распаковав багаж, я придвинула стул к огню и со вздохом облегчения опустилась на него. Согревшись, я уже почти задремала, когда вернулась Бетти.
– Если вам угодно, мисс, я пришла спросить, не хотите ли вы, чтобы я помогла вам переодеться?
– Я одета, благодарю тебя. Если миссис Кэннон обедает со всеми церемониями, ей придется меня извинить.
– Хозяин прислал сказать, что вы будете обедать с ним.
Хозяин, в самом деле, подумала я. Моей первой реакцией был протест. Я уже открыла было рот, чтобы сказать, что слишком утомлена, чтобы вынести парадный обед сегодня вечером. Но потом сообразила, что это просто наивность. Я не была гостьей мистера Гамильтона, я была у него на службе. Приглашение содержало в себе приказ.
Повинуясь какому-то упрямству, я оделась в свое лучшее платье, хотя его глубокий вырез и короткие рукава оставляли мои плечи голыми и не защищенными от холода. Но в любом случае черный муар очень шел к моим волосам, а юбка шелестела, когда я двигалась. Я зачесала волосы вверх, уложив их в высокую корону, и некоторым локонам позволила спадать по плечам.
Когда я отвернулась от тусклого отражения в зеркале, Бетти уставилась на меня, разинув рот.
– Мне идет? – с улыбкой спросила я.
– Вы выглядите такой красивой, мисс!
Я была права. Она оказалась весьма хорошенькой.
Дрожа от холода, я последовала за Бетти в гостиную. Было приятно сознавать, что в этом доме я уже нашла отклик в чьей-то душе, пусть это и была душа служанки. Однако гостиная меня изумила. Обычно это комната, предназначенная для женщин, но в этой не оказалось ни изысканных статуэток дрезденского фарфора, ни цветных занавесей. Мебель была старомодной и массивной, грубовато сработанной и почерневшей от древности. Стены были увешаны гравюрами на охотничьи сюжеты и ощетинились рогами бедных погибших оленей. Странно, но только тогда я впервые подумала о мистере Гэвине Гамильтоне. У мистера Гамильтона имелась дочь, соответственно, когда-то он, должно быть, имел и жену. Очевидно, он был вдовец. Но я продолжала гадать, отчего его жена никогда не пыталась по-другому обставить эту комнату.
Я с трудом отвела взгляд от потрясающего зрелища миссис Кэннон в вечернем платье, чтобы сделать реверанс своему хозяину. Он не изменился; он все еще был одет в тот же самый дорожный сюртук и в те же тяжелые ботинки, в которых я видела его вчера вечером. Он спросил меня о том, как я перенесла путешествие, и я ответила, что достаточно хорошо, хотя и это, видимо, было лишним. Разговор застопорился. Мистер Гамильтон посвятил все свое внимание графину с портером. Миссис Кэннон смотрела на него словно верная собачонка, которая точно не знает, чего от нее ждут, а я согревала ноги у огня.
К обеду нас пригласил довольно странный человек, гадкого вида, облаченный в грязную шотландскую юбку и куртку. Шотландка на юбке заинтересовала меня, поскольку я подумала, что это традиционные цвета Гамильтонов, но я не могла отчетливо разобрать рисунок из-за вкраплений грязи. Старый слуга возглавлял процессию, неся в руках массивный серебряный канделябр, и вслед за ним мы перешли в более старую часть дома. Коридор с каменным полом и каменными стенами походил на длинную пещеру. Его пронизывали ледяные сквозняки, которые заставляли пламя на свечах пускаться в дикую пляску. Я чувствовала себя так, словно шагаю по самую щиколотку в снегу. Наконец старик навалился плечом на массивную дверь, обшитую филенкой, и мы вошли в столовую.
В старом доме это, должно быть, был главный зал. На столе, который был достаточно длинен, чтобы за ним могли усесться разом тридцать человек гостей, стояли свечи, но они давали слишком мало света, чтобы победить впечатляющий пещерный мрак комнаты. Потолочные балки терялись в черноте, с них свисало нечто, формой походившее на гигантскую паутину.
Еда, которую приходилось нести через все эти холодные коридоры от кухни до западного крыла, попала нам на стол уже холодной. Мистер Гамильтон, похоже, не обратил на это никакого внимания. Он оживленно рассказывал о древностях замка, и то, что я поначалу приняла за паутину, оказалось изорванными флагами и знаменами Гамильтонов былых времен. Хозяин также указал мне на портреты на стенах. Я готова была предположить, что там они и были, но видеть их не могла. Мои ноги превратились в ледышки. Как только я сумела, я без промедления принялась подавать сигналы миссис Кэннон, показывая, что я измучена, и надеясь, что, уловив мой сигнал, она догадается, что мы обе можем удалиться и оставить мистера Гамильтона наедине со своим вином. Но она сидела закрыв глаза, с самой неопределенной улыбкой. Я начала подниматься.
Рука мистера Гамильтона опустилась мне на запястье.
– Подождите, я хочу, чтобы вы кое-что послушали.
Его пальцы были холодными и жесткими, словно пальцы трупа, а черный шелк неприятно скользнул по моей коже. Я тут же села. Я уже тряслась от холода, и если я и содрогнулась лишний раз, то, думаю, он этого не заметил. Во всяком случае, я себя в этом убедила. Как только я уселась, он сразу же убрал руку. А потом в холодном воздухе раздалось нечто, похожее на неземную музыку – мягкие, чистые звуки, которые падали, словно капли воды в замерзший колодец.
– В том, что живешь в варварской стране, есть и некоторые преимущества, – мягко заметил мистер Гамильтон. – Полагаю, немногие английские джентльмены в паши дни и в наш век имеют придворного менестреля. Так вот, мисс Гордон, он перед вами.
Я обернулась, проследив взглядом направление его вытянутой руки. Теперь, когда он показал туда, я смогла разглядеть высоко у северной стены очертания балкона или галереи.
– Очень интересно, – сказала я, пытаясь удержаться от того, чтобы зубы мои не стучали. – Но не могли бы мы послушать его в гостиной?
– Такая музыка более эффектно звучит здесь, – коротко ответил мистер Гамильтон. Холод, казалось, только оживил его; на его скулах появились пятна румянца, а его глаза сияли. – Дейвей! – прокричал он, поднимая голову. – У нас сегодня гостья. Сыграй ей что-нибудь из твоего лучшего.
Музыка прервалась, зазвучали разрозненные звуки – менестрель пробовал инструмент, словно искал вдохновения. Наконец струны нашли мелодию, и голос запел.
Этот голос явно принадлежал немолодому человеку, но он был чистым и глубоким, несмотря на то, что дрожал. Я знала эту балладу; то была история несчастной фрейлины Марии, королевы шотландцев, которая забеременела от Дарнлея, мужа королевы. Движимая отчаянием, девушка попыталась за ужасным деянием скрыть свою вину. Она взяла новорожденного младенца, положила его в крошечную лодочку и пустила лодочку по морю...
