В одном небольшом городке, первом по пути следования любовников после трактира, который стал местом их первой ночи, молодые люди, к своему удивлению, обнаружили небольшую православную церковь. Подле нее, в некоем уютном трактирчике, они нашли свидетелей, которые согласились присутствовать на венчании Софьи и Григория.
Конечно, венчание происходило вовсе не так, как о том мечтала Сонина матушка, покойная княгиня Мария Владиславовна. Скромная свадьба, скромный праздничный ужин на двоих в том же самом трактире.
Соня выполнила последнюю волю матушки — вышла замуж, а как это должно происходить, ею не оговаривалось. Стало быть, дело сделано.
К случившейся с ними неприятной истории Соня не имела никакого отношения. Григорий потом рассказал ей кое-что, но по привычке говорил кратко, недомолвками, так что Соне пришлось прямо-таки вытаскивать из него рассказ чуть ли не клещами.
А недосказанное восстанавливать самой, насколько хватало разумения.
— Мир тесен! — сокрушался Григорий, а его молодая супруга в очередной раз убеждалась в том, что он вовсе не молчун, когда надо просто поговорить о вещах отстраненных, уводя таким образом собеседника от разговора, им нежелаемого. — Куда ни пойдешь, ни поедешь, хоть на край земли, а все встретишь если не соотечественника, так австрийца или немца, коему в этих краях совершенно нечего делать.
И обязательно такой человек примется тебя расспрашивать, что ТЫ здесь делаешь, куда направляешься да зачем…
— Хочешь сказать, что встретил человека, которого не очень хотел бы видеть? — догадалась Софья, ощутив за ерничаньем супруга подлинную тревогу.
— Это слишком мягко сказано! — ответил он. — Тебе, Сонюшка, жизнь разведчика сведений, необходимых для его державы, представляется полной приключений, геройских подвигов и признания заслуг соотечественниками, всяческих почестей, оказываемых таким людям императорами. Отнюдь! В жизни разведчика — чаще говорят, шпиона — много событий неприятных, а зачастую и опасных. В порядочное общество шпионов не принимают. Ежели об их занятии становится известно — им отказывают от дома, не подают руки, а в истории нередки случаи, когда уличенных в шпионстве людей противоборствующая сторона вздергивала на виселице или отрубала им голову…
— Зачем ты мне рассказываешь такие страхи? попеняла мужу Соня, живо представив сказанное супругом и поеживаясь, словно в ознобе.
— Затем, что сейчас мы с тобой работаем на благо нашей родины и императрицы, добываем сведения о том, какие дела творятся нынче во Франции.
— Но зачем нашей императрице знать что-то о Франции? Нынче-то мы с нею не воюем.
— Нынче не воюем, а что будет завтра, одному богу известно. Наша страна слишком велика и богата, чтобы не привлекать жадных взоров некоторых воинственных правителей.
— Неужели работа разведчика столь важна? — все еще не могла поверить Соня.
В глубине души она гордилась тем, что ее муж был разведчиком, пусть и говорят, «шпионом», но он был подлинный патриот и верил, что его труды будут достойно оценены если не самой российской императрицей, то ее канцлером всенепременно.
Григорий чувствовал эту ее гордость и пускался в рассуждения, приводя примеры порой из самой далекой истории.
— Во времена седой древности был такой полководец Ганнибал…
— Я слышала, — кивнула уязвленная Соня: он разговаривал с нею, точно с маленькой девочкой, не задумываясь над тем, что и ее когда-то могли интересовать полководцы древности.
— Так вот, однажды Ганнибал взял осажденный город — ночью, без шума проник в него со своей армией — только потому, что в этом городе у него было два разведчика, которые открыли войску Ганнибала ворота… А был еще такой царь Понтийского царства Митридат Шестой. Он испробовал и ремесло охотника, и ремесло караванщика, обошел всю Малую Азию, знал двадцать два иностранных языка! И все время глаза и уши свои он держал открытыми, так что был, можно сказать, шпионом у самого себя. Правда, в остальном он проявил себя последним негодяем…
Как ни много читала об истории Софья, ее знания не шли ни в какое сравнение со знаниями Григория, но при всем при том она предпочла бы, чтобы он говорил ей о своей любви, а не откладывал это до ночи, когда увлекал ее на ложе. Но и тогда все, что ей доставалось, это пара фраз, а то и слов. Например, «моя звездочка». Или — «моя изумрудинка», имея в виду Сонины зеленые глаза. Увы, на большее его не хватало…
Сколько времени Софья вот так ждет Григория?
Час, два? Впрочем, все равно часов у нее нет, потому Соня просто могла бы сказать: ждет давно. Григорий, уходя, пообещал:
— Я оставлю тебя ненадолго. Взгляну только, далеко ли ближайшее селение. Если нет, тогда, может; нам стоит заночевать в этой избушке?
Итак, он ушел на разведку, и теперь уже неизвестно, вернется ли обратно.
Соня мысленно проговорила это и испугалась. То есть она не хотела думать, что с Григорием случилась какая-то беда. И даже уверена была: супруг жив и здоров. Но вот другая мысль выскочила откуда-то из глубины, с самого дна мутной смеси рассуждений и страхов, которыми переполнялась ее душа. А вдруг он просто ушел и бросил ее здесь одну?
Нет, думать об этом смешно! Не оставит же муж свою венчанную супругу, которой наградил его господь, в чужой стране, посреди леса, без лошадей, без самой завалящей повозки? Разве Соня ему мешала?
Однако при здравом размышлении нельзя не признать, что пробираться Григорию в город Страсбург, куда он отчего-то так стремился. Соня-то как раз и мешала.
Она вспомнила, как неуклюже перелезала через буреломы, а он нетерпеливо ждал ее, незаметно для жены, как он думал, постукивая рукой о ствол дерева и морщась, как от зубной боли. Как тащил он ее на себе через холодный бурный ручей и на неизвестном ей языке ругался сквозь зубы. Когда же, выбираясь из какого-то оврага, Соня в очередной раз упала, то услышала, как он в сердцах бормочет:
— Вот ведь… навязалась на мою голову!
И это спустя всего две недели после того, как они стали мужем и женой! Она уже раздражала его настолько, что он и не считал нужным скрывать от нее свое раздражение!
Соня опять вернулась мыслями к той ночи, после которой Григорий просто потащил ее в церковь. Понятное дело, он чувствовал раскаяние, свою вину перед нею… Кстати, что значило его откровенное удивление после того, как утихли страсти и Соня высвободилась из его объятий? Он пробормотал:
— Значит, ты… а я думал… Прости, родная, я и предположить не мог… Я считал, что Флоримон…
Как ни глупо это звучит, но только теперь его слова обрели для нее подлинный смысл. Григорий не ожидал, что Соня девственна. Он считал, что после всех злоключений княжна не смогла сохранить свою честь, потому и домогался ее так настойчиво. Решил, что ей все равно нечего терять. Она побывала в лапах беспринципного и жестокого Флоримона де Барраса, который своим ремеслом сделал похищение и продажу женщин во все части света, в гаремы и бордели. А также для утех всякого рода извращенцев — таких в одной из комнат своего замка он нарочно готовил…
