Каждый уикенд собиралась вечеринка – то в студии господина Маккарама, то у мадам Попински. Каору уже не понимал, где он и что здесь делает, его окутывал дым марихуаны, окружали разговоры о «милом» и «потрясном», он купался в пивной пене и пузырьках шампанского. На этих вечеринках его особенно раздражало, что приходилось постоянно объяснять кому-то, чем он занимается и почему он здесь. К выражению лица и интонациям собеседника прилагалось примечание: а вообще ты нам не очень-то и интересен. Он с трудом понимал, о чем с ним говорят, а если и понимал, то не всегда мог поддержать беседу, и за ним закрепилась слава человека, который вызывает только недоумение. Но на любой вечеринке обязательно находились чокнутые, которым он был интересен. Как-то один подошел к Каору – тот явно чувствовал себя не в своей тарелке – и сказал с ухмылкой: «Если бы нам с тобой тут было хорошо, многие бы ушли» – и удалился. Другая спросила его: «Тебя хоть когда-нибудь приглашали на вечеринку, где был бы кто-то, кого тебе хотелось бы видеть?» Мужик с сонными глазами заметил, указав пальцем на увлеченно разговаривавших, улыбающихся людей: «Никто из них никого не слушает, а вон, все улыбаются. Видно, считают остальных полными идиотами». Почему-то на вечеринках Каору удавалось завести разговор только с настоящими чудиками.
Актеры, которых приглашали на роли в постановках господина Маккарама, кривились и говорили гадости, непременно прибавляя что-нибудь вроде «ужасно» или «чудовищно». От его пьес оставалось впечатление, будто всё в мире: и политика, и экономика, и обычная жизнь – пронизано ужасом, наполнено враждебными замыслами. Каору играл роль Бога Смерти; одетый в белые одежды, с белым гримом на лице, он обращался к гей-паре, пытавшейся совершить двойное самоубийство, бормоча по-английски с японским акцентом: «Смертный приговор должен быть отменен». Похожий на лунатика, не понимающий, зачем он здесь и что он тут делает, Каору резко выделялся на фоне других персонажей. Он всем своим видом воплощал нелепость этого театрального действа, может быть, поэтому зрители и хихикали над ним.
Вечером после спектакля все исполнители, постановочная часть и технический персонал собрались в ближайшем баре отметить премьеру. Там господин Маккарам обмолвился, что собирается прочитать драму собственного сочинения в Гарвардском университете.
– Мне тоже надо туда! – вдруг закричал Каору.
– Зачем? – спросил господин Маккарам.
– Меня там ждет один человек.
Наконец у него появился предлог, чтобы отправиться к Фудзико.
1.3
Десять дней спустя Каору ехал в Бостон вместе с господином Маккарамом. Прошел месяц с того дня, как он приехал в Нью-Йорк.
Как только Каору решил, что едет в Бостон, он отправился по бутикам Сохо, где проводились распродажи, присмотрел себе костюм, достойный внимания Фудзико, примерил его и пообещал зайти еще раз. Так он обошел семь бутиков, прежде чем выбрал черный костюм: пиджак с тремя пуговицами сидел на нем как влитой. Сбив цену на десять долларов, Каору купил его за сто тридцать. Чтобы стать похожим на посылку, нужно упаковать себя как следует.
Но он никак не мог придумать, что купить Фудзико в подарок. Он надел новый костюм и отправился в «Тиффани». Денег было в обрез, на ожерелья и кольца он даже не смотрел, хватало разве что на серебряную ухочистку. В индийских и китайских магазинах золото и серебро продавали на вес, независимо от дизайна. По всему Ист-Виллиджу – сплошные черепа, скорпионы и змеи. Случайно проходя мимо витрины ювелирного магазина на углу Пятнадцатой улицы и Седьмой авеню, Каору увидел серебряное кольцо в форме рыбки и не смог пройти мимо.
Он тут же вспомнил события семилетней давности. Почти сразу после того, как Каору «пересадили» в семью Токива, у него появилась пара золотых рыбок. Золотого вуалехвоста он назвал Радость, а черного телескопа – Грусть. Он наблюдал, как рыбки резвятся в воде, и это помогало ему справиться со своими переживаниями. Фудзико однажды пришла посмотреть на Радость и Грусть. С тех пор в сердце Каору зародилось чувство, обращенное только к Фудзико. Несомненно, под влиянием Фудзико в его нервных клетках вырабатывалось особое вещество.
Надеясь воскресить те чувства, которые он испытывал к Фудзико семь лет назад, Каору купил серебряную рыбку за сорок долларов.
Господину Маккараму как гостю выделили номер в университетской гостинице. Каору отказался от предложения пожить с ним в одной комнате и поселился в мотеле рядом с кампусом. Он нашел на карте женское общежитие, в котором жила Фудзико – всего в трех минутах ходьбы от мотеля. Точно такое же расстояние, как между домами Токива и Асакава.
Каору заранее выслал ей по почте программку выступления господина Маккарама с припиской, где поставил свои инициалы: «I request you to come. KT.».[3]Если эти инициалы сразу напомнят ей о Каору, значит, он продолжает жить в уголке ее памяти. Но если для нее KT. – это Кен Томас, Кинг Тайгер или Кинтаро Тояма, она вряд ли появится в зале. В таком случае ему придется устроить засаду у женского общежития и подкараулить ее там.
Каору надел черный костюм, вышел из мотеля и направился по улице, по которой Фудзико, наверное, ходила каждый день. Он то читал номера домов, то разглядывал здания, то становился невольным слушателем болтовни идущих мимо студентов. Он миновал женское общежитие, перешел на другую сторону улицы и медленно вернулся к главным воротам. Он проделал этот путь семь раз, пока не стемнело, и потратил полтора часа на прогулку, которая занимала пять минут в один конец. Общежитие – старое каменное здание, увитое плющом, – стояло за высокими воротами с оградой под самыми окнами. Чтобы проникнуть внутрь, требовалась хорошая спортивная подготовка и добрая порция наглости. Каору попробовал представить, как он, с кольцом-рыбкой в кармане, карабкается по стене женского общежития, хватаясь за плющ, но перед его глазами вставала только одна картина: он летит вверх тормашками, не успев добраться до окна комнаты Фудзико.
На следующий день он встал пораньше и, надеясь случайно столкнуться с Фудзико, прошелся той же дорогой, что и прошлым вечером, но она не появилась. Зато две студентки, которых он видел вчера, шептались о чем-то, издали провожая Каору взглядами. Болтаться здесь больше не стоило.
Выступление господина Маккарама было назначено на вторую половину дня в главной аудитории филологического факультета. Каору успел съесть стейк в кафе и за час до начала выступления уже стоял около аудитории, из окна наблюдая за входом. Пришедший заранее, чтобы осмотреть зал, господин Маккарам хлопнул его по плечу и спросил:
– Ждешь кого-то?
– Не то чтобы, – ответил Каору, а господин Маккарам поманил его рукой и попросил встать перед главным входом, где толпились студенты.
– Если у тебя так много свободного времени, помоги с рекламой. Стой здесь вместо афишной тумбы; в своей одежде ты соберешь много зрителей.
Господин Маккарам вручил Каору плакат с объявлением о своем выступлении, подмигнул ему:
