Олег уже вставал из-за стола, дожевывая последний кусок бутерброда с сыром, когда до него дошел смысл сказанного женой, связавший мигом в его голове новый факт со вчерашним происшествием, о котором вещал диктор.
— Я тебя предупреждал, Ольга. Я тебе говорил. Я ведь тебя просил не делать глупости.
И ты же мне слово, в конце концов, дала. Обещала, не посоветовавшись со мной, не предпринимать собственных шагов по поиску. Дочерью клялась, что забудешь навсегда эти семейные бредни. Ты понимаешь, куда ты идешь и куда ты влезла? Догадываешься, что этот Спас и нам бед немало принесет. А то, глядишь, и того хуже, вслед за бандитом Вогезом вереницей пойдем на тот свет. Все может быть. Ты что, так и не понимаешь, что ли? Кажешься умной женщиной, доктор наук, профессор, а совсем бестолковая. Как правильно говорит твоя мать: «умная голова, да дуре досталась». Это по твоему адресу точно сказано.
— Ты что, не соображаешь, что ли, как далеко зашла? — не унимался Олег, распаляя себя все больше и больше. — Сама, одна с этим бандитом Вогезом встречалась, с отпетым негодяем, убийцей. Мало, что ли, мы про него с тобой за время своих поисков узнали? Захотелось нервы пощекотать себе и всем нам, так, да? Ты бы о семье вспомнила. О себе я уж не говорю. Того и гляди, этот Спас нас всех до ручки доведет. Все вереницей загремим, может, даже следом за Вогезом-бандитом. Может такое быть? Конечно, может. Сама знаешь, что может. Теперь еще, упаси Господь, в милицию начнут таскать. Хорошо, если пронесет. А если не пронесет? Ты представляешь, что может быть? — все больше распалялся Олег.
В другой обстановке Ольга, конечно, ему возразила бы. Но сейчас в ответ мужу сказать было нечего.
— А кто тебе все это организовал? Кто посоветовал пойти на такой шаг? Молчишь? Тогда я скажу сам, хочешь? Я давно догадался. Это твой младший брат? Так? Геннадий, да?
Ольга сжала губы и промолчала, тем подтвердив догадку мужа. Он продолжил свой малоприятный для нее монолог.
— Геннадий, значит, посоветовал и организовал. Иного не могло и быть! — зло и громко не проговорил даже, а прокричал он. — От него ничего другого ждать было нельзя. Он еще и не такое тебе насоветует, вспомнишь меня. Я вовсе, Ольга, не удивлюсь, например, если выяснится, что он вместе с этим бандюганом Вогезом и в кафе был, где того расстреляли. Ну да черт с ним, с твоим братом. Он уже давно и надежно застрял по уши в этом дерьме. Но ты-то, дорогая моя, куда смотришь? Ты же доктор наук, профессор, академик, завкафедрой такого великолепного вуза… И этот вор в законе… Представить себе страшно. Подумай своей головкой, если станет известно о твоих контактах, что скажут, например, в твоем же институте. Твоя любимая Людка, и та начнет говорить всем и каждому о том, что она обо всем этом думает. А друзья? Знакомые? Все наверняка в ужас придут. За редким, конечно, исключением. Вот так, дорогая моя! А ты что думала — будут восторгаться, что ли? А если бы, представь себе, этот ворюга тебе встречу в том самом кафе назначил? Сказал бы, допустим, что что-нибудь новенькое поведает о Спасе? Или еще какую-нибудь историю расскажет почище этой? Ты бы и туда побежала, что ли? И где бы ты сейчас была, моя дорогая? Ты подумала? Нет же? Так о чем ты тогда думала? О чем? Скажи, может, и я пойму.
Олег то переходил на крик, то начинал спокойно размышлять.
— Понимаешь? Само по себе сегодняшнее известие, конечно, кошмарней не придумаешь. А твоя встреча с этим головорезом — и того хуже. Но будем надеяться на лучшее. Для этого тоже есть достаточно обнадеживающие факты. Во-первых, все профессионалы из милиции давно подались в бизнес. Осталась одна лимита, которая, как в анекдоте, умеет только отнимать и делить. Во-вторых, будем думать, что и дружков своих Вогез предупредить не успел, а может быть, и не хотел предупреждать. Мало ли причин у него для этого было. Все зависит от того, насколько серьезными данными об иконе он располагал. Так что будем ждать и надеяться на лучшее.
Уйдя в кабинет одеваться на работу, Олег еще раз буквально заорал оттуда как резаный:
— Ольга! Христом Богом тебя прошу, прекрати эти бессмысленные поиски, остановись, живи своей жизнью и жизнью своей семьи. Хватит, навоевались. Достаточно. Ничем хорошим, еще раз предупреждаю тебя, все это не кончится. Опомнись, наконец. Это сигнал не Спас подает, это тебе сигнал остановиться, оглянуться. А может, и Спас включил тебе красный свет светофора.
Олег плавно перешел с крика на свой обычный, спокойный тон, одновременно одеваясь, застегивая рубашку и повязывая галстук. Одевался он быстро и решительно. Не прошло и десяти минут, когда, чмокнув жену в щечку и еще раз взяв с нее слово ничего не предпринимать самостоятельно, то есть не посоветовавшись с ним, Олег с помощью длиннющей металлической ложки быстро сунул ноги в стоявшие давно наготове у порога начищенные до блеска черные мокасины. А буквально спустя несколько секунд он, спокойно закрыв за собой дверь, ушел на работу.
«Не случайно мне приснился сегодня Хван, — подумала Ольга. — Ох, не случайно, Максим Петрович, собственной персоной ты явился ночью, как дьявол, из небытия. Не случайно. Что-то еще произойдет. На все сто процентов…»
ГЛАВА 2
Званый ужин
(Оренбург. Начало XX века)
— Ольга Петровна! Ольга Петровна! До чего же ты, душенька моя, сегодня хороша, слов нет. Белое тебе всегда к лицу. Очень хорошо. Лучше не придумаешь. И шляпка из Парижа как нельзя кстати. Эх, братец мой, Василий Васильевич, распрощайся со спокойствием, уведут красавицу твою, поверь мне, старому ловеласу. И не посмотрят, учти, на все твои чины, звания и регалии. Вот так-то.
Михаил Васильевич — родной брат Василия Васильевича — сидел, раскрасневшийся, за большим обеденным столом, с шумом отхлебывал чай из тонкой, почти прозрачной чашки кузнецовского фарфора, с видимым удовольствием ел пышную кулебяку с капустой и, внимательно оглядывая содержимое стола, глазами выбирал, за что бы взяться такое еще, чего он сегодня не пробовал. Выбор был достаточно велик, чтобы озадачить даже такого явного чревоугодника, каким был Михаил Васильевич. Несмотря на достаточно раннее утро, прямо на него со стола смотрели огромные куски свежайшего пирога с налимом, расстегаи с вязигой. Вдобавок ко всему этому огромное блюдо с краснющими, здоровенными вареными раками, называемыми в народе пожарниками, было здесь также не лишним.
— Михаил Васильевич, сколько раз тебе говорила, — не забыла вставить свою обычную реплику Ольга Петровна, — ты же не простолюдин какой-то, чтобы так громко хлебать чай. Пей, дорогой, тогда из блюдечка, как купцы любят, если горячо слишком. Или подожди немножко, будь любезен, наберись терпения. Успеешь и поесть, и выпить, и закусить. Не опаздываешь же никуда. И не морочь нам голову своей откровенной, всех нас отвлекающей лестью и дифирамбами, знаем небось тебя. Сказать больше, что ли, нечего?
— Пойми, дорогая Ольга Петровна, и уж поверь моему жизненному опыту — лести никогда не бывает много. И нельзя в ней переборщить, как считают некоторые, особенно из разночинной интеллигенции. Лесть и похвала всем и всегда нравятся и очень, я бы даже сказал, приятны. Но в данном случае я ужасно далек от этого, кажущегося на первый взгляд, человеческого порока, который на самом деле есть не что иное, как достоинство. И раз вы все меня так прекрасно знаете, то знайте и то, что я, может, и напрасно, но истинную правду в глаза людям говорю, так воспитан. А уж тут-то, в семье родного брата, — повысив голос, с выражением заключил он, еще раз оглядев своим острым взглядом накрытый от всей души утренний стол, — сам Бог, как говорится, велел.
