Книга Ярость - Андрей Хаас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мэтью Барни?
– Точно.
– Он не ловкач. За ним крупнейшая американская галерея стоит.
– Да плевать я на него хотел. У него цистерна вазелина, а у меня тут целая лодка водоизмещением в три с половиной тысячи тонн. Неужели с этим ничего не сделать?
– Лодка?
– Лодка. Я тебе говорю, в Кронштадте стоит, и документы есть, а чего с ней делать? Ума не приложу. В переплавку жалко, да и деньги плевые. Может, киношникам ее вдуть?
– Подожди, не переплавляй, я подумаю.
– Подумай, подумай. А чтобы лучше думалось, могу еще и человечка в придачу дать. Из той же структуры, капитан первого ранга в отставке, немного съехавший, но очень забавный капитанчик. Если ты ему объяснишь, чего делать, он тебе горы наизнанку вывернет и, если надо, из лодки самолет сделает. Его папан возглавляет у нас целый холдинг оборонных заводов, представляешь, чего они могут нагородить. Сделай лучше из него художника, больше проку будет.
– Надо подумать. Можно пригнать ее морем в Венецию и сделать на биеннале альтернативный павильон.
– Валяй.
– Договорились, вернусь из Франции и займусь твоим капитаном. Ну а если серьезно, ты хотел со мной о чем-то поговорить? Что это за «дело»? Говори, а то у меня скоро самолет.
Владимир Львович сухо чиркнул зажигалкой, прикурил сигарету и погрузился в облако сизого дыма.
– У нас, как всегда, целый ворох проблем, не знаю даже, как тебе и объяснить, чего я хочу. В общем, ничего конкретного. Как говорится, нужно «ветром искусства качнуть волну мнения».
– Ветром искусства? А если без аллегорий? Объясни попроще.
– Без аллегорий? Хорошо. Возникли перегибы, а точнее, продолжаются некие события, формирующие негативное отношение к межнациональным проблемам в нашем регионе. Вот так вот. Неожиданно, правда? Жили мы жили, и тут выясняется, что у нас не культурная столица, а первенство по этническим конфликтам, убийствам иностранцев в стране, а это, как ты понимаешь, ставит нас в очень зависимое положение от всех бредунишек из прессы. Смольный от проблемы официально открестился, МВД, как по учебнику, ловит скинхедов, вот и получается, что структурно это только наша головная боль. Мы уже готовим к эфиру цикл передач, нужно сейчас кое-что подправить в сложившемся балансе мнений, покуда кликуши из общественных комитетов не повесили на нас своих дохлых собак. Ты же знаешь, наше дружное многонациональное общество, оно как бедный родственник: пока живо и никого не трогает, на него всем плевать, когда начинает покашливать, то все жалеют денег на нормального доктора, а когда помрет, то начинаются выяснения: «кто виноват?». В проблемах текущего момента «лечить» уже некогда: вопрос пора закапывать. В общем, похоже на тот самый труп, который, с одной стороны, целуют в лоб, а с другой – он уже пованивает…
– Владимир Львович, дорогой! Даже я слышал о зарезанных студентах, растерзанных детях, но чем же я могу помочь? Художники увлечены только своим творчеством, и никто из них патрулировать рабочие окраины не пойдет. Да и сам я уверен, что всё это темные ходы в чьей-то игре. Ты же сам говоришь, «все ссут в штаны», вот кто-то и дергает с перепугу не за те нитки.
– А кто говорит, что нужно кого-то спасать? – насмешливым голосом возразил Сидич. – Все и так образуется, слава богу, не в первый раз. Сами художники сейчас никого не интересуют, не те времена. Просто для полноты сложившейся картины я хочу с их помощью добавить один яркий штришок. Ну ты меня понимаешь?
– Пока не совсем.
– Я тебе битый час толкую, есть перекос, нужно попытаться уравнять ситуацию. В общем, нужен направленный микровзрыв, и разорваться он должен там, где его никто не ждет, к примеру в самом загнившем участке, в зоне национального достоинства. Это очень слабое и болезненное, полностью атрофированное место в нашей системе духовных знаков и ценностей. Нужно показать людям нечто такое, что могло бы отвлечь или переориентировать общественный взгляд от мелко-уголовных проблем с убийствами африканцев. Дать понять, что проблема не в единичных случаях расовой ненависти или бегающих по подворотням скинхедах, проблема гораздо глубже – в отсутствии национальной идеи, разрыве памяти между поколениями, неуважении нынешних к предыдущим. Одним словом, срочно нужна какая-нибудь точечная художественная провокация, уголовно не наказуемая, но инспирированная в самом центре общественного внимания, гнусная пакость. Такая, чтобы все вскипели, завозмущались, как тогда, пять лет назад!
– А что у нас было пять лет назад? – Виктор удивленно поднял брови.
– Ну как же! Был ваш блестящий проект с поруганием и рубкой икон на выставке! Вспомни – недоумок с нерусской фамилией предложил всем желающим рубить топором иконы! Я как сейчас помню эффект: земля дрожала от праведного гнева, поднялся такой рев, что, по нашим сведениям, этот «художник» до сих пор в бегах. Пресса просто захлебнулась от воплей, народ всколыхнулся, но самое главное – на какой-то, очень важный тогда для нас момент все и думать позабыли про прочие беды и неурядицы в нашем городке. В этом был главный медийный фокус. Он отвел народный гнев в нужную нам сторону. Прекрасный пример пропагандистской диверсии с удивительным финалом, где каждый получил то, что хотел: иерархи обратились за помощью на самый верх, простые православные сплотились против святотатства, пресса напилась кровью, и даже этот дурак художник не остался внакладе. Сейчас нужен вот такой же «барашек на заклание», который сотворит чего-нибудь, а мы дадим команду, и пресса поднимет вой до небес.
– И кто же это будет на этот раз? Теряюсь в догадках. Для подобного нужен просто смертник.
– Решай сам. У тебя же там целый институт умников проекты по искусству пишет. Но сроки очень сжатые, иными словами, результат нужен срочно.
– У нас послезавтра большая выставка в Манеже, попробую что-нибудь придумать.
– Ну, вот и отлично, а я нагоню туда армию прессы, они будут наготове. Считай это услугой за услугу, так что можешь не церемониться.
Сидич вылез из-за стола и протянул волосатую руку для прощания.
– Ну, лети. Поспешай, а то опоздаешь еще на свой аукцион.
Виктор с сомнением взглянул на часы.
– Не переживай, – успокоил его Владимир Львович. – Есть одно средство, как не стоять в пробках, я сейчас распоряжусь, в крайнем случае тебе самолет подержат.
Получив по рации команду, покрытый дорожной пылью сержант бросился к пульту и едва успел переключить сигнал светофора, как на площадь выплеснулся срывающийся нервными переливами вой сирены. Расталкивая транспорт и требовательно сигналя неуступчивым водителям, по встречной полосе несся белый «мерседес» милиции с включенными мигалками, а за ним в образовавшейся пустоте летел ярко-красный «бентли», в кофейных стеклах которого лица водителя было не разглядеть.
Издалека, будто бы из другого мира, сначала неясно и монотонно, а потом все громче и неотвратимей к диванчику со спящим на нем небритым человеком приближался жуткий срывающийся звук. Вой сирены раскаленным сверлом вгрызался в бессознательную оболочку его тяжелого сна, а сам он, прятавшийся от света дня в тесной скорлупе своего пьяного обморока, чувствовал, как на него накатывается этот страшный звук. Чувствовал, но не знал, как спастись. Пошевелившись и шумно вздохнув, человек болезненно застонал. На вид ему было лет тридцать пять – сорок, роста среднего, крепкого телосложения. Необычайно бледное лицо с прямым носом и высоким лбом, капризный рот, темные, но уже с сединой волосы. Спящего можно было бы назвать красивым мужчиной, если бы не жуткая помятость лица и не странность позы, в которой он скрючился на маленьком диванчике в приспущенных джинсах, мятой майке и одном носке. Потянувшись занемевшим телом, он больно уткнулся головой в подлокотник и от неожиданности толкнул ногой стоявшую рядом бамбуковую этажерку. Чашки, кошечки, олимпийские медведи, матросы, танцующие балерины – вся эта фарфоровая дребедень зыбко качнулась и с грохотом посыпалась на пол. Ничего не видя перед собой, человек в ужасе вскочил, но, потеряв равновесие, тут же упал, только чудом не поранив рук о битые осколки. Болезненно морщась, он сел и с трудом открыл слипшиеся веки. Кухня, печка, окно – все вставало на дыбы, к горлу подступала горячая тошнота, и нечем было дышать. Тимур Амуров, так звали бедолагу, проспал всю ночь на старом кухонном диванчике, обычном месте отдыха Перро, любимого мастифа его подруги Сони.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Ярость - Андрей Хаас», после закрытия браузера.