Книга Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

Так вот, доктор Петворт, который сейчас смотрит в круглый иллюминатор самолета авиакомпании «Комфлуг» (рейс 155) на бетонную площадку перед аэропортом «Слака», надо сразу признать, личность малоинтересная. Как заметит позже в этой книге блистательная, одетая в батик, магическая реалистка Катя Принцип, он просто не персонаж в историческом мировом смысле. Это человек без собственного стиля; сейчас на нем практичные ботинки, носки с жутким ромбами, подаренные на Рождество, и старый костюм «сафари» – карманы топорщатся от бумаг и ручек, а на голове, там, где в лучшем мире могли бы быть волосы, имеется определенная лысина. Он белый сорокалетний женатый мужчина, британец и буржуй – и за каждый из этих пунктов его кто-нибудь презирает, о чем Петворту прекрасно известно. Жизнь была к нему добра, и за это приходится расплачиваться. В его биографии не было военных приключений, он не сражался за правое дело, не участвовал в революциях. Когда в сороковых мир сотрясала война, он лежал в кроватке и забавлялся плюшевыми игрушками, когда молодежь пятидесятых митинговала из-за Суэца и Венгрии, играл в крикет за честь школы. Когда студенты шестидесятых грезили новой утопией, он тихо заканчивал диссертацию о великом сдвиге гласных; когда появилась противозачаточная пилюля и грянула сексуальная революция, женился на молоденькой брюнетке, с которой познакомился в турпоходе. Его полем сражения был банальнейший домашний фронт, чему свидетельством мешки под глазами и разочарование в сердце. Он познал фрейдистский голод, прошел полный курс утонченных страданий у пышногрудой подружки-шведки, которую так и не сумел до конца забыть, испытал тягу к переменам, но не смог ее реализовать. Он преподает; это его единственное занятие. Нам он интересен постольку, поскольку еще и много путешествует (по линии Британского Совета), и страдал поносом на службе у этой замечательной культурной организации почти во всех частях цивилизованного и полуцивилизованного мира.

Именно в качестве гостя по культурному обмену он и сидит сейчас, пристегнутый к креслу самолета «Ил» в аэропорту «Сла-ка», ожидая, когда можно будет выйти во внешний мир. Он оставил позади, в двух часовых поясах отсюда, под другими птицами и другой идеологией: заставленный книгами кабинетик в Бредфордском колледже, где преподает сдвиг гласных и речевой акт студентам многих национальностей, включая свою собственную; довольно современный кирпичный домик, медленно, но неуклонно растущий в цене; в доме – мебель, ровесницу пятидесятых, и темноволосую жену, тоже ровесницу, увядающую, мечтающую о чем-то несбыточном, разочарованную… чем? Немного стыдно признать, что Петворт толком не знает, хотя вообще-то человек он от природы порядочный: может быть, своей ролью домашней прислуги, или патриархальным закабалением женщин в обществе, или неспособностью к супружескому оргазму, который превратил бы жизнь в нескончаемый праздник, или собственным старением, или отсутствием мужа, символическим и реальным; маленькую тихую жену в платьях от Лоры Эшли, которая пишет письма неназванным друзьям и следит за своей фигурой, читает гороскопы в старых газетах, рисует посредственные или, во всяком случае, никем не оцененные акварельки и складывает их в чулан, пьет в одиночестве херес, невзирая на время суток, и часами сидит в шезлонге посреди сада, дожидаясь – или так кажется Петворту, когда он, отчасти здесь, отчасти не здесь, смотрит со второго этажа сквозь занавески кабинета на одинокую фигурку, – когда овдовеет. От этого Петворт чувствует себя равно виноватым в те минуты, когда находится рядом и ему есть за что себя корить, и сейчас, когда корить себя не за что.

Еще он оставил позади, под другими небесами и проливным дождем, Англию в приступе бракосочетания Чарльза и Дианы. Кончается лето крайне неудачного 1981 года, времени промышленного спада и безработицы, упадка и деиндустриализации. Началась эра садомонетаризма; в коридорах власти денежную массу называют именами магистралей – M1, М2 и МЗ – видимо, в надежде точнее нанести на карту ее загадки. В Ольстере рвутся бомбы, заводы закрываются, однако главное событие года – Церемония. Улицы украшены флагами, наследник и его избранница, чьи портреты повсюду, прошествовали к алтарю. Складывается впечатление, что венчание праздновали в основном иностранцы, съехавшиеся полюбоваться британскими великолепием и стабильностью, а заодно воспользоваться тем, что фунт сильно подешевел. Клочья и осколки, хаос и столпотворение – таким предстал Лондон Петворту, когда тот ехал вчера от вокзала к гостинице. На празднично украшенной Оксфорд-стрит, где уличные торговцы продают кружки с портретами Чарльза и Дианы, большинство покупателей – арабы; они хватают всё дюжинами, вероятно, желая обуютить пустыню. Смену караула у Букингемского дворца снимают ультрасовременными фотоаппаратами в основном японцы, что справедливо, поскольку они эти аппараты и выпускают. В холле гостиницы «Виктория» служащий отеля говорит только на португальском, и то плохо; бурнусы мешаются с ковбойскими Шляпами, язык народности хауса – с батакским. В тесном, не больше стенного шкафа, номере на третьем этаже, где остановился Петворт, электрический чайник, сменивший горничную былых времен, предлагает инструкцию на шести языках, но только не на английском. На улицах хохочут черные проститутки в солнечных очках и коротких платьях, в витринах секс-шопов горделиво красуются вибраторы, а по пути в «Макдоналдс» Петворта преследовали звуки выстрелов и вой полицейских сирен.

Утром, после завтрака, состоящего из чайного пакетика и ложки растворимых сливок, Лондон кажется причудливым и ненастоящим, беспорядочным дефиле стилей. Сессоны и галстуки от Пьера Кардена в затормозивших на светофоре «лансиях»; у молодежи крашенные в розовый цвет бобрики и английские булавки в ухе. Идут девушки с зелеными волосами в клоунских балахонах, катит на скейте молодой негр в наушниках – провода уходят ему под рубашку, он слушает свои внутренности. «Мы позаботимся о вас лучше» – гласит плакат «Бритиш Эруэйз» на вокзале Виктория, где Петворт садится в одноэтажный автобус; иранские женщины в чадрах сидят, прижимая к себе пакеты с модными платьями из «Хэрродз», под рекламой домашних тестов на беременность и компьютерных знакомств. Автобус едет по воскресному Лондону мимо пиццерий, саун для любительниц демонстрировать обнаженную грудь, магазинов джинсовой одежды в стиле «унисекс». Там, где городской совет сносит старое некачественное жилье, чтобы возвести новое некачественное, царят вандализм и граффити. «В Австралию задешево!» – вопиют плакаты, на которых девушки в бикини потягивают напитки со льдом под чужим ярким солнцем; дождь льет на пустые заводы с выбитыми окнами. На рекламе пива – добротные бревенчатые коттеджи и серые церкви, старая вересковая Англия; вдоль дороги валяются брошенные машины и мусор.