Книга Сват из Перигора - Джулия Стюарт

После начального всплеска интереса со стороны односельчан бизнес постепенно вошел в колею и приносил плоды более двух десятилетий: клиенты захаживали раз в четыре недели, соблазненные парикмахерской мантрой о том, что «истинному джентльмену стрижка ни к чему». Годы шли своим чередом, и мало-помалу у Гийома скопилась пусть небольшая, но весьма любопытная коллекция парикмахерской утвари, добытой на бесчисленных блошиных рынках в соседних деревеньках и городках. Среди безвкусных и неоправданно дорогих безделушек Гийому посчастливилось откопать несколько старых мисок для бритья с полукруглым вырезом под шею. Он также приобрел набор деревянных шариков, что закладывались за щеку для облегчения процедуры. Были там и медные щипчики для усов, которые после нагрева создавали изумительнейшие завитки, и целый арсенал опасных бритв — в том числе и его любимая, с перламутровой рукояткой. Свою коллекцию Гийом с гордостью выставлял на столике в переднем углу парикмахерской — дань уважения ремеслу, чьи представители некогда были в большой чести, и до 1637 года именно им поручалось решать такую престижнейшую из задач, как кровопускание.

На стене над деревянной скамьей висела еще одна находка Гийома, оригинал рекламного объявления, пропагандирующего метод доктора Л. Паркера — лечение облысения электричеством. На картинке клиент сидел в шапочке, стянутой ремешками, в объявлении же не только утверждалось, что за год с помощью этого средства исцелилось пять тысяч человек, но и что метод доктора Л. Паркера официально признан Международным конгрессом электрологов на Миланской выставке 7 сентября 1906 года, — два факта, пробуждавших искренний интерес у некоторых клиентов Гийома.

Несмотря на глубокую страсть к своему ремеслу, парикмахер со временем подустал жить и работать в одном месте, не говоря уже о том, что ему досаждали клиенты, мало того что узурпировавшие его же собственный унитаз, но еще и нагло возмущавшиеся отсутствием туалетной бумаги. И когда восемь лет назад овдовевшая мадам Ладусет почувствовала, что устала от одинокой жизни в фамильном гнезде, и перебралась в маленький домик в центре деревни, с одной-единственной спальней, Гийом вернулся в отчий дом, с его садиком и роскошным ореховым деревом. Тогда-то он и взял на себя заботу о семейном кассуле — священный долг, который исполнял с безоговорочным рвением.

Впервые о человеке по имени Жан-Батист Ригоди парикмахер услышал от своего соседа. Ив Левек стоял на приставной лестнице и возился с черепицей цвета лосося, волнами сбегавшей по крыше его дома. Гийом Ладусет, который только-только примерился к голубю, тушенному в «пешармане», проворно вскочил из-за деревянного, покоробившегося от времени стола. Наскоро сунув волосатые ноги в сандалии, он прошлепал сквозь садик с такой быстротой, какую только позволяла развить дешевая магазинная кожа. Оказавшись у забора, Гийом окликнул соседа:

— Эй, Ив! Ты в порядке? Что случилось?

Ив Левек оглянулся, узрел устремленный на него взгляд соседа и кусочек лука, застрявший в усах парикмахера.

— Да вот, черепица вконец разболталась, — пояснил он. — Спать по ночам не дает.

— Да я не об этом. Я имел в виду тебя. С тобой все нормально? Ты выглядишь так, будто тебя отмутузили.

— В каком смысле?

— Твои волосы.

Ив Левек медленно спустился на предпоследнюю перекладину, посмотрел на соседа и уставился в землю.

— Прости, Гийом, у меня так давно не было женщины. А для мужчины это тяжело. Сам знаешь, какое это мучение. Я же вижу, как ты ужинаешь в одиночестве, вечер за вечером. Согласись, разве мы многого просим? Всего лишь почувствовать, как мягкие холмики женских грудей вжимаются по ночам тебе в спину.

— Что-то я не понял. При чем тут волосы?

— Мужчина должен делать все, чтобы преподнести себя в лучшем виде. Моложе-то мы не становимся. Знаешь, я пробовал и «трубадура», и «помпадура», и «амбассадора» — все это не мое. А потом мне рассказали о новом парикмахере из Брантома по имени Жан-Батист Ригоди. Говорят, он учился в самом Париже. Что скажешь? Это называется «сосновая шишка».

— С моей стороны было бы невежливо критиковать работу другого мастера, — ответил Гийом Ладусет. — Удачи тебе с крышей!

С этими словами он вернулся обратно к голубю. Но сочная птичья грудка почему-то уже не казалась Гийому такой аппетитной.

Через четыре дня, когда парикмахер — в предвкушении прохладной ванны после безжалостного пекла, от которого, как казалось Гийому, все тело его издавало мерзейший запах, — возвращался с работы, из-за угла появился Дидье Лапьер. От баков к макушке плотник выглядел так, словно только что угодил в чудовищный тайфун. Гийом Ладусет, который уже начал беспокоиться, почему это Дидье Лапьер давненько не приходит посидеть в парикмахерском кресле, сразу понял, откуда топает вероломный негодяй. Заметив Гийома, плотник потупился и заспешил прочь. Парикмахер наблюдал, как тот шагает по Рю-дю-Шато. Впервые на его памяти Дидье Лапьер куда-то торопился.

— Предатель! — тихо пробормотал Гийом.

Неделю спустя парикмахер сидел в деревенском баре «Сен-Жюс», ожидая своей очереди, и тут взгляд его упал на стрижку хозяина. Та подозрительно напоминала сосновую шишку.

— Привет, Гийом! — поздоровался Фабрис Рибу. — Выпьешь чего-нибудь?

— Бокал красного, пожалуйста, — спокойно ответил Гийом Ладусет.

Владелец бара наполнил бокал и подтолкнул по деревянной стойке. Сообразив, что парикмахер изучает его волосы, Фабрис Рибу опустил глаза, стрельнул взглядом влево, вправо, а затем вновь посмотрел на клиента.

— Да, кстати, Гийом, я все собирался тебе сказать. Я перестал ходить к тебе в парикмахерскую, потому что теперь меня стрижет моя матушка.

Парикмахер, который как раз вознамерился сделать глоток, так и застыл с бокалом у губ. На его памяти Фабрис Рибу придумывал намного более убедительные отговорки, когда вешал лапшу на уши своей бывшей.

— Да ну? — спросил он.

— Серьезно! Я тут на днях навестил ее, и она сказала, что давно мечтает заняться парикмахерским делом, мол, даже подумывает записаться на курсы, и спросила, нельзя ли ей попрактиковаться на мне, посмотреть, насколько ей это понравится.

— Фабрис, — Гийом оперся локтем о стойку бара, — мы оба знаем, что твоей матушке девяносто два и что в прошлом году ей поставили диагноз «слепота».

— В этом-то и вся соль! — воскликнул Фабрис Рибу. — У нее ж просто обалденное осязание!

В следующие недели Гийом Ладусет наблюдал, как стремительно пустеет скамья в парикмахерской по субботам, несмотря на беспощадное солнце, запекавшее ящериц в сухари (кое-кто из односельчан даже подкладывал засушенных гадов под дверь в качестве упора). Парикмахер обеспокоился не на шутку, но его беспокойство не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал, когда заметил Анри Руссо — он его стриг так, чтобы скрыть слуховой аппарат, который того заставляла носить жена, — выходящим из бакалейной лавки. Если прежде Анри Руссо никак особо не реагировал на Гийома, то теперь, стоило ему встретиться с парикмахером взглядом, как он тотчас дал стрекача вверх по Рю-дю-Шато, словно его застукали в постели с чужой женой. Гийом Ладусет рванул за клиентом с такой скоростью, какую только способен развить человек с продуктовой корзиной в руках. Анри Руссо вильнул на другую Рю-дю-Шато и припустил к старой деревянной площадке для взвешивания, где в былые времена с крестьян драли по франку за каждую рогатую скотину. Зайцем он пронесся мимо бара «Сен-Жюс» и вверх по еще одной Рю-дю-Шато в такой панике, что даже не повернулся взглянуть, развешено ли на веревке нижнее белье Лизетт Робер. Анри Руссо уже огибал угол церкви, но тут дорогу ему перегородил трактор.