Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Генри ровным шагом шел и шел вверх. Что такого может сказать ему старый Мерлин? Или подарить? Втирание, делающее кожу такой твердой, что ее не пробьет ни — какая стрела? Могущественный талисман? Заклинание от легионов малых слуг дьявола? Нет, Мерлин будет только говорить, а он, Генри, должен будет слушать. И то, что Мерлин скажет, может излечить его от неутолимого голода, навсегда удержать здесь, в Камбрии. Только этого не будет! Ведь его призывают и манят неведомые силы, безымянные призраки далеких земель по ту сторону таинственного моря.
Его не вело стремление добиться чего — то, стать кем — то, воображение не рисовало ему картин того, что произойдет, когда он последует неумолчному зову. Нет, он подчинялся лишь жгучему, необоримому желанию пуститься в путь, вперед и вперед, за самой первой загоревшейся в небе звездой.
Тропа вырвалась на каменную вершину, выпуклую, как верх шапки. На самой макушке ее стоял низкий каменный дом Мерлина, сложенный из нетесаных камней, с конической крышей, похожей на колпачок для гашения свечей.
Старик открыл ему дверь, прежде чем он успел постучать.
— Я Генри Морган, сэр, и я ухожу отсюда, отправляюсь в Индии.
— Ах, так? Но, быть может, ты войдешь рассказать мне об этом? — Голос был чистый, негромкий и чудесный, как юный ветер, воркующий в весеннем яблоневом саду, В нем звучала напевная музыка, тихая мелодия, которую мурлычет мастер — ремесленник, склоняясь над работой. А в самой глубине то ли слышался, то ли чудился звон дрожащих струн арфы, которых чуть коснулись умелые пальцы.
Единственную комнату устилали черные ковры, а на стене висели арфы и наконечники копий — маленькие уэльские арфы и большие бронзовые наконечники от копий древних британцев, плоские, как листья. Висели на нетесаных камнях. Под ними кольцом располагались всевидящие окна, выходившие на три долины и могучую семью гор. А еще ниже комнату опоясывала единственная скамья. Посередине стоял стол, заваленный растрепанными книгами, а рядом — медная жаровня на греческом треножнике ив черного железа.
Едва Генри вошел, как в него ткнулся мордой огромный пес, и юноша попятился в испуге. Ведь под голубым куполом небес нет ничего смертоноснее даже мимолетного внимания красноухой собаки.
— Ты собрался в Индии. Сядь сюда, мальчик. Видишь? Отсюда ты можешь следить за родной долиной, чтобы она не улетела на Авалон.
Арфы откликнулись на его голос еле слышным звоном.
— Отец велел мне подняться сюда, сказать вам о том, что я уезжаю, и выслушать вас. Отец думает, что ваши речи могут удержать меня здесь.
— Ты собрался в Индии, — повторил Мерлин. А простился ли ты с Элизабет, не поскупившись на обещания, чтобы потом сердце у нее трепетало и дыхание прерывалось при мысли о подарках, какие ты ей обязательно привезешь?
Генри густо покраснел.
— Кто вам сказал, будто я думаю об этой девчонке? — крикнул он. — Кто говорит, будто я за ней бегаю?
— Что — то нашептал ветер, — ответил Мерлин. — И твок щеки говорят, и немало. Твой крик тоже добавил свое слово. Мне кажется, тебе следовало бы пойти к Элизабет, а не ко мне. Твой отец мог бы выбрать средство мудрее! — Голос замер, а когда зазвучал вновь, в нем появилась грустная настойчивость. — Должен ли ты покинуть отца, мальчик? Ведь он совсем один в долине, где все не такие, как он. Да, мне кажется, уехать ты должен. Планы, которые строят мальчики, серьезны и нерушимы. Так что же я могу сказать, чтобы удержать тебя здесь, юный Генри?
Твой отец задал мне трудную задачу. Некогда я плавал на высоком испанском корабле. Тысячу лет назад… а может быть, и больше, или же не плавал вовсе, и мне это лишь пригрезилось. В конце концов мы добрались до этих твоих зеленых Индий, и они были прекрасны, но неизменны. Все времена года сливаются там в зеленое однообразие. Если ты отправишься туда, год перестанет существо — вать для тебя, ты должен будешь забыть судорогу беспросветного зимнего ужаса, когда мнится, будто наш мир нарушил верность солнцу, умчался в пустыню пространства и больше уже никогда не наступит весна. Ты должен будешь забыть взрыв безумного волнения, когда солнце начинает восходить все раньше, и на тебя теплой волной накатывается радость, и ты не в силах вздохнуть от ликующего восторга. А там никаких перемен нет. Ни малейших. Прошлое и будущее сливаются в одно гнусное, окаменелое настоящее.
— Но тут ведь никаких перемен нет! — перебил юный Генри. — Год за годом созревает зерно и коровы облизывают новорожденных телят, год за годом колют свиней и коптят окорока. Да, конечно, весна — то приходит, но ничто не меняется.
— Справедливо, слепой мальчишка… и я вижу, что говорим мы о разном…
Мерлин обвел взглядом кольцо окон — долины, горы, — и в его глазах горела великая любовь к этому краю. Но когда он обернулся к юноше, лицо его выражало страдание, а голос стал напевным.
— Я попробую воззвать к тебе от имени милой Камбрии, где время нагромоздилось огромной осыпающейся горой на самые древние дни! — вскричал он с неистовым чувством. — Или ты утратил любовь к непокоренной Камбрии, если покидаешь ее, хотя кровь тысяч твоих предков пропитала здесь всю землю, дабы Камбрия во веки веков оставалась Камбрией? Или ты забыл, что род твой восходит к троянцам? Но, впрочем, и они стали скитальцами, когда пал Пергам, не так ли?
— Любви я не утратил, сэр, — сказал Генри. — Но моя мечта лежит за морем, которого я не знаю. А Камбрию я знаю.
— Но, мальчик, здесь ведь жил великий Артур, тот, кто вознес свои знамена над Римом и бессмертным уплыл на светлый Авалон. И сам Авалон лежит у наших берегов, там — за утонувшими городами — он вечно плывет по волнам. И неужели. Генри, они не взывали к тебе — призраки всех этих благородных, доблестных, воинственных, никчемных мужей? Ллеу Лло Гиффса, и Беленеса, и Артура, и Кадвалло, и Брута? Они странствуют по стране, как туманы, и хранят ее с высоты. В Индиях нет призраков и нет тилет-тег. В наших черных диких горах скрыты миллионы тайн. Нашел ли ты Трон Артура? Постиг ли смысл каменных колец? Внимал ли ты победоносным голосам в ночи? Слышал ли ревущие рога охотников за душами, лай их голубой своры, когда они врываются в селения на крыльях бури?
— — Их я слышал, — сказал Генри, содрогаясь. Он робко покосился на собаку, уснувшую у стола, и продолжал, понизив голос: — Священник говорит, что все это неправда. Он говорит, что «Красная книга Хергеста»
— это сказочки для малых детей, усевшихся вечером у горящего очага, а мужчинам и большим мальчикам стыдно в них верить. Он говорил нам в церковной школе, что все это лживые выдумки и противухристианские. Артур был мелким племенным вождем, говорит он, а Мерлин, чье имя ты носишь, всего лишь плод воспаленного мозга Гальфрида Монмутского. Он говорит плохо даже о тилет-тег, и о кладбищенских огнях, и о таких, как его честь ваш пес.
— О, глупец! — с омерзением воскликнул Мерлин. Лишь глупец способен сокрушать то, о чем говорил я. А взамен предлагает историю, преподнесенную миру двенадцатью соавторами, чьи понятия кое в чем оставляли желать лучшего. Зачем тебе уезжать, юноша? Неужели ты не видишь, что враги Камбрии теперь пускают в ход не мечи, но языки, подобные раздвоенным жалам? — Арфы пропели его вопрос, замерли последние отзвуки, и в круглом доме наступила тишина.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
