Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Этой веселенькой перспективкой Гитлер поделился с Гессом. Тот возмутился, обругал Гербигера «самодуром» и «свихнувшимся инквизитором», но Гитлер велел другу прикусить язык. «Этот хрен прав, и я ему благодарен, — выдохнул он. — Помнишь, ты рассказывал, как тебя мальчишкой выдрали из семьи и поместили в интернат, в Годесберге. Как ты от одиночества выл там на луну. А по мне мать все детство только сопли размазывала».
Гесс прикусил язык еще и для того, чтобы не проговориться. От Хаусхофера он знал, что у «свирепого пророка» появился еще один ученик по имени Альберт Шлагетер. Гесс хорошо его знал по Добровольческому корпусу. Обаятельный парень, всеобщий любимец, оратор, каких поискать: Адольф при сравнении сильно ему проигрывал. Ученики, к счастью, пока не пересекались, поскольку Шлагетер проводил идеи «Туле» в городах Рурской области, оккупированной французами.
А Гитлер ходил как триумфатор. Успех первого же большого митинга, на котором он выступил, 25 пунктов, объявленные программными, приток новых членов, выход из партии Харрера, порицавшего антисемитизм и прочее, он самодовольно приписал одному себе.
6 июня, ничего не подозревая, он пришел на «расширенное» заседание комитета партии. Его не насторожила ни неожиданность приглашения, ни выбранное место — зал «Охотничьего клуба» на триста человек. Когда он вошел в зал — точно в указанное время — все места оказались занятыми, и кресла президиума — тоже. Гитлеру пришлось встать возле дверей. Он оглядел зал, принюхался: говорили о дисциплине, об анархистах в партии, о каком-то «выскочке»… Председатель Дрекслер возмущался по поводу всяких «не имеющих веса болтунов», «ефрейторов, тщащихся украсть маршальский жезл»… Зал бурно реагировал, соглашаясь. Гитлер почувствовал на себе сочувственный взгляд из президиума — взгляд Готфрида Федера, экономиста, подлинного идеолога и самого влиятельного члена в НСДАП. И тут его точно окатило грязной волной — он понял: говорили о нем. Зал взвизгнул от восторга, когда Дрекслер помянул «мазилку, не умеющего провести ни одной верной линии…».
Гитлер выскочил из клуба как ошпаренный. И, вильнув за угол, в буквальном смысле налетел на компанию человек из восьми. Это были бывшие леваки-спартаковцы, члены только что образованной КПГ. Недавно парни Рема подстерегли троих членов их комитета; и теперь коммунисты пришли вернуть нацистам долг и тоже кого-нибудь отдубасить.
Гитлер дрался плохо. Получив в ухо, он предпочел сбегать за подмогой.
Таким образом, два первых клина «испанского сапога», надетого на самолюбие Адольфа, были вбиты 6 июня 1920 года. Но в партийной «летописи», которую еще с весны начал вести предусмотрительный Гесс, появилась такая запись: «6 июня 1920 года мы вступили в бой, осененный волею арийских богов, и звон их мечей над нашими головами отныне будет сопровождать нас до победы».
Справа, на полях, кто-то сделал рисунок: внизу куча дерущихся тел, а над ними скрестили мечи две фигуры. Под одной — подпись неразборчива; под другой — «дух Парсифаля». Есть предположение, что рисунок сделал Эмиль Морис по прозвищу Француз, который с 6 июня станет телохранителем Гитлера, а в партийной летописи будет назван «первым солдатом СА».
7
Уже к 21-му году «орден Туле» начал приобретать характерные черты боевого авангарда Германенордена. Но пробивная активность требует отступлений от правил. Магистр «Туле» фон Зеботтендорф фактически оставил свои попытки ужесточить расовые требования к неофитам и больше не ссылался на страшную статистику деградации новых поколений немцев: скорость, с которой шел этот процесс, говорила о том, что через пятьдесят лет не менее сорока процентов немецких детей появится на свет с умственными или физическими недостатками. В самый разгар войны, летом 1916 года, великий магистр Германенордена Герман Поль прямо поставил вопрос: какова причина стремительного вырождения немцев? Ослабляющие мужской потенциал войны, монополии, убивающие благополучие среднего класса, коррупция, беззаконие, нищета? Безусловно, так, — был дан ответ. «Но кто сказал, что выход всегда один?! — писал в 1917 году другой отец-основатель Теодор Фрич. — И кто запретит нам открыть немцам их собственный путь?!»
Предположу, что именно Поль или Фрич первыми указали на главного врага Германии начала двадцатого века под условным названием «Заговор сионских мудрецов». И хотя сама идея еврейского заговора порхала по страницам газет еще с конца века девятнадцатого, но именно стараниями Германенордена она начала обретать твердость крупповской стали и сладковатый привкус крови.
До войны неофиты тайных обществ иногда проходили тест на пластомере, аппарате для измерений параметров черепа, изобретенном берлинским врачом Вилингеном. Но магистр «Туле» не решился бы подвергнуть подобной процедуре прошедших Верден ветеранов. Пластомер был отложен, до поры. Обоснование попытался дать Розенберг, у которого, кстати, имелись свои счеты с ревнителями расовой чистоты: в свое время его не только не приняли в Добровольческий корпус, но и довольно презрительно отозвались об отнюдь не арийской внешности. Розенберг только что закончил книгу под названием «Природа, основные принципы и цели НСДАП». Его утверждение о том, что это «глупо и легкомысленно с сантиметром в руках измерять индексы черепов» фон Зеботтендорф согласился распространить как продуктивную идею, и не только на членов своего ордена. «Боевой авангард» старался сотрудничать со всеми оккультными обществами Германии; иногда даже устраивались «совместные мероприятия». В 21-м году, например, магистр позвал главу «Общества Эдды» Горслебена прочитать лекцию под названием «Арийский человек» о новейших исследованиях в германской мифологии. А затем уже «Эдда», в полном составе, была приглашена на лекцию Альфреда Розенберга, которую он назвал «Масоно-еврейский путч в России».
Розенберг утверждал, что в 18-м году, покидая Москву вместе с несколькими офицерами бывшей царской армии, он горячо спорил с ними о природе большевистской революции и на прощание получил прелюбопытное издание — якобы сделанный тайком протокол секретного заседания Всемирного сионистского конгресса в Базеле в 1897 году. Правда, позже, в Ревеле, Розенбергу объяснили, что «протокол» этот, по слухам, состряпал кто-то из чинов российской секретной полиции специально для боевиков, готовивших в 1905 году еврейские погромы. Потом «документ» вышел в виде приложения к книге Нилуса «Антихрист». Так что в России у «протокола» оказалась подмоченная репутация; там его знали. «Однако… все знают, как выглядит бомба, но не все видели, как она взрывается», — подумал тогда Розенберг.
Он вступил в «Туле» с этим «протоколом», как с входным билетом. «Да, национализм и антисемитизм — два вагона, которые давно нуждаются в сцепке. Вы нам ее дали», — сказал ему фон Зеботтендорф и поручил доработать «протокол» с учетом текущих реалий.
Свою первую лекцию о революции в России Розенберг читал в Байройте во время очередного Вагнеровского фестиваля. Дом предоставила Уинфрид Вагнер, невестка покойного композитора. Магистр кое-кому сделал исключение и позволил привести друзей и родственников, и теперь тут тихо сидела тринадцатилетняя сестра Гесса Маргарита, ее родители всегда привозили из Александрии на Вагнеровские фестивали. Гитлер, которого часть аудитории, по знаку Гесса, приветствовала вставанием, выглядел мрачным и обиженным на весь мир. Он демонстративно сел рядом с Маргаритой и глухо молчал. В перерыве Гесс, чтобы его развлечь, похвастал познаниями сестры в области германской мифологии, а также — в древнем скандинавском алфавите — футарке, состоящем из двадцати четырех рун. У Гитлера вдруг загорелись глаза. А когда Гесс добавил, что у его Греты уже есть своя руна — кена, или факел, выводящий из мрака невежества, — руна всех знаек и художников, Гитлер ткнул пальцем в значок «Туле» на груди Гесса и сказал, что левостороннюю свастику следует заменить на правостороннюю. Потом он спросил Маргариту, не вспомнит ли она из Старшей Эдды или саксонских скальдов какие-нибудь красивые строчки о шестнадцатой руне зиг — солнечном символе победы и славы. Грета помнила:
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
