Шестьдесят восемь лет жизни апостола совпадают с весьма знаменательным периодом в истории Римской империи. На его памяти сменилось пять цезарей: родился Павел при императоре Августе, взрослел в период правления Тиберия и Калигулы, зрелость его совпала с эпохой Клавдия, а старость выпала на правление Нерона. Святой Павел был мужчиной средних лет, когда римские легионы под началом Клавдия вторглись в Британию и основали Лондиний, будущую английскую столицу. В это время в Британии нес службу молодой кавалерийский офицер по имени Веспасиан — тот самый Веспасиан, чей сын Тит сыграет роковую роль в истории Иудеи: через три года после смерти Павла он будет командовать войсками, которые разрушат Храм Ирода и сожгут дотла Иерусалим. Последние годы своей жизни Павел провел в Риме, и до него наверняка доходили слухи о жестоком восстании в Британии под предводительством королевы Боадицеи. Он, несомненно, слышал о сожжении Лондона, гибели Девятого легиона и о войне, которую вел с галлами прокуратор Британии.
Павел был современником многих выдающихся деятелей древности (в том смысле, что он мог бы встретиться с ними в различные периоды своей жизни). К ним относятся прежде всего Сенека и Плиний Старший, а из представителей более старшего поколения — Ливий, Овидий и Страбон (он умер, когда Павел был еще совсем молодым). Если говорить о соотечественниках апостола, то следует назвать Филона Александрийского, который был на двадцать лет старше Павла. Конец жизни Павла совпал с творческим расцветом Иосифа Флавия, известного иудейского историка — ему на тот момент исполнилось примерно тридцать лет. Марциал в ту пору был молодым писателем, Тацит — двенадцатилетним ребенком, а Эпиктету едва минуло семь лет. Мир, знакомый нам по творениям римских историков, был тем самым миром, в котором жил апостол Павел…
Я наблюдал, как солнечные лучи скользят по коричневым стенам Иерусалима. Вверху, за северо-восточным участком Стены, располагалась площадка, на которой некогда стоял Храм Соломона, а сейчас высится мечеть под названием Купол Скалы. Если современный христианин решит заглянуть в мечеть, ему придется соблюдать некоторые правила — точно так же, как прежде неиудеи вынуждены были мириться с определенными ограничениями при посещении иудейского храма. Лично мне в этом видится некая преемственность: будто один молельный дом перенял повадки и привычки другого, своего предшественника. И это, на мой взгляд, вполне естественно. Ведь если и можно говорить о влиянии каких-то религий на ислам, то такой религией, несомненно, будет иудаизм и, в меньшей степени, христианство. И понятно, кстати, почему многие посетители мечети признаются, что ощущают тень древнего иудейского храма.
И мне подумалось: сколько же всего видели эти древние стены? Здесь, под этой коричневатой кладкой Иисус беседовал со своими учениками; а позже святой Петр и апостолы проходили этой тропинкой после воскресения Христова. Здесь Савл требовал смерти Стефана, а годы спустя, уже будучи апостолом Павлом, говорил о спасении и отстаивал истинную веру перед лицом той самой ненависти, которую сам же некогда разжигал.
Если бы некий римлянин, которому довелось стать свидетелем Распятия Спасителя, снова приехал в Иерусалим несколько лет спустя — скажем, во время мученической кончины святого Стефана, — он бы не заметил никаких внешних изменений. Понтий Пилат, как и раньше, занимал пост прокуратора Иудеи, а Ирод Антипа по-прежнему правил Галилеей в качестве марионеточного тетрарха. Сердцем и душой Иерусалима все также являлся Храм, и на алтаре перед Святая Святых с утра до вечера курились благовония. На рассвете трубы священников будили жителей Иерусалима, и западный ветер относил запах ладана и горелого мяса в сторону Масличной горы.
Наверняка этот гипотетический гость из Рима вновь отправился бы во внешний двор Храма, ибо так поступали все приезжие иностранцы, будь они греками или римлянами. Здесь он увидел бы точно такую же толпу, как и несколькими годами раньше: под кедрами Анны по-прежнему сидели торговцы, продающие жертвенных голубок; хитрые менялы расположились за своими прилавками — они обменивали греческие и палестинские деньги на храмовую валюту; тут же толпились многочисленные писцы и фарисеи. Многие из присутствующих здесь торговцев, наверное, вспомнили бы, как несколько лет назад сюда ворвался пророк из Галилеи и выгнал их из пределов Храма.
Наш римлянин с удивлением убедился бы — особенно если дело происходило бы на еврейскую Пасху, — что сюда, в иерусалимский Храм, стекаются евреи со всех концов цивилизованного мира. Он бы, конечно, постарался держаться подальше от этой публики, ибо римляне презирают иудеев — почти так же, как последние презирают самих римлян. И глядя на иудеев всех родов и рангов, прибывших из разных уголков Империи, столичный гость наверняка прошептал бы себе под нос строки из Страбона, посвященные иудейской расе:
Нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти.
Он бы отметил также заметную разницу между приезжими евреями и коренными палестинскими иудеями. Последние были людьми, столь жестко связанными Законом, что едва ли могли сделать хоть шаг без риска нарушить какое-либо из церемониальных правил. Священное Писание они читали на древнееврейском языке, говорили на арамейском, одном из еврейских диалектов. По сравнению с ними заморские евреи выглядели куда более мирскими. Изъяснялись они по-гречески и читали Септуагинту — греческий перевод Ветхого Завета, выполненный в Александрии.
Было бы интересно понаблюдать за этим римлянином, отчужденным и неприступным в сознании собственного превосходства; как он с легкой презрительной усмешкой разглядывает толпы евреев, заполнившие Храм через несколько лет после распятия Спасителя. Ведь он и не подозревал, что среди этих чуждых ему иудеев — как палестинских, так и заморских — уже появились немногие поклонники новой веры. Эти люди верили в божественное происхождение Иисуса Христа и готовы были поделиться своим знанием с окружающим миром. Возможно, наш римлянин обратил бы внимание на высокую фигуру галилейского рыбака. Ему, наверное, сказали бы:
— Это Петр. В будущем ему предстоит умереть за веру. Прах его будет лежать в самом центре Рима, а слава его распространится по всему миру. А вот тот энергичный загорелый человек — это Павел. Слово его будет жить, когда весь мир вокруг превратится в прах. Он тоже будет похоронен в Риме, и люди будут приходить отовсюду, чтобы преклонить колени перед его могилой.
4
Заморские, эллинизированные иудеи играют важную роль в Деяниях апостолов и в истории миссионерства святого Павла. Эти грекоговорящие евреи проживали в различных городах Римской империи, а в Иерусалиме появлялись в качестве пилигримов — подобно ревностным мусульманам, совершающим ежегодный хадж в Мекку.
Бытует мнение — непонятно, собственно, почему, — что еврейский народ рассеялся по всему миру лишь после случившегося в 70 году н. э. разрушения Храма Ирода. На самом деле расселение евреев началось еще за несколько веков до рождения Христа. Столько же лет насчитывается и еврейской диаспоре в чужеземных странах. Основной импульс этому явлению дал Александр Македонский за триста лет до нашей эры. Этот великий завоеватель стремился не только к созданию собственной империи, но и был одержим идеей распространения эллинистической культуры по всему миру. Если наполеоновские солдаты хранили в своих походных ранцах маршальский жезл, то воины Александра носили с собой труды Гомера и Аристотеля.
