— Очень опасно, да? — спросила Ильза.
— Опаснее, чем все, что я делал до сих пор, — сказал Виктор. — Но не волнуйся, все получится. Наше дело правое, а их — нет, и победа будет за нами. Если даже такой глухой к судьбам народов человек, как Ричард Блэйн, понимает, какая разница между нами и немцами, значит, правота нашего дела должна быть очевидна всякому.
— О чем ты, Виктор?
Ласло скупо улыбнулся жене:
— О том, что, отдав нам выездные бумаги, он стал человеком, который перестал бежать от самого себя. Наконец осознал, как давным-давно осознали мы с тобой, что в этой жизни есть вещи намного важнее человеческого «я» или личного счастья. Почему, как ты думаешь, он так поступил? Зачем он отдал нам бумаги, которыми мог бы воспользоваться сам?
— Разумеется, я не знаю, — ответила Ильза.
Мыслями она вновь перенеслась в тот час, когда последний раз виделась с Риком наедине — вечером накануне, в его квартире над кафе. Она готова была переспать с ним или застрелить его, только бы заполучить бумаги — пропуск на свободу для ее мужа. Не застрелила.
— Хотя сдать меня майору Штрассеру было легче легкого, как муху прихлопнуть, — прибавил Виктор. — И хотя, — его лицо помрачнело, — он мог попытаться увезти тебя.
— Почему же, Виктор? — выдохнула Ильза.
— Потому что твой трактирщик наконец стал мужчиной и объявил, что готов присоединиться к нашей борьбе, — ответил Ласло. — Он знал, что я должен вырваться из Касабланки, и знал, что ты должна ехать со мной. Каких бы чувств к тебе он ни питал, они не имели значения. Потому что дело важнее всего.
Их самолет без происшествий приземлился в Лиссабоне. Виктор и Ильза легко прошли пограничный контроль. Их без вопросов поселили в «Афише». В ту ночь они спали друг с другом без страсти.
Утром Ильзу разбудил осторожный стук в дверь. Два года назад она бы нипочем не услышала такой тихий и далекий стук. Но с 1939 года ни один человек в оккупированной Европе не спал крепко и спокойно. Инстинктивно она потянулась к мужу, но того рядом не оказалось. Уже одетый, он как раз затворял за собой дверь спальни.
Из-за двери до Ильзы доносились голоса. Время от времени тон повышался, но не гневно. В ночной рубашке она на цыпочках скользнула к двери и подергала ручку, но дверь не подалась. Виктор запер жену снаружи. Ради ее безопасности? Или своей?
Ильза склонилась к замочной скважине. Комнату еще наполнял утренний сумрак недалекого зимнего солнцестояния. Напряженно вслушиваясь, Ильза улавливала только обрывки. Судя по голосам, в комнате с ее мужем разговаривали двое.
— …все меняет… — говорил Виктор.
— …британская разведка… — говорил чужой голос.
— …опасность… нет надежды… в живых… — говорил второй незнакомец.
— …der Henker…
— …Прага…
— Как можно скорее! — сказал Виктор, положив конец спорам.
Ильза услышала, как тихонько закрылась входная дверь. Едва заскрежетал ключ в двери спальни, Ильза прыгнула обратно в постель.
— Это ты, Виктор?
Она притворилась сонной.
— Да, дорогая.
Она потерла глаза, прогоняя остатки воображаемого сна.
— Ты так рано встал?
— Прогулялся сутра пораньше, — сказал Ласло. — Ты не представляешь, как это здорово — снова дышать воздухом свободы. В Маутхаузене[7]я думал, что у меня уже никогда не будет такого случая.
Ильза медленно привстала на локте, зевнула и потянулась.
— Я могу только представить, каково это, — сказала она.
— Конечно, можешь.
Виктор рассеянно, легко погладил ее волосы.
— Дорогая, у нас необычайные новости. Японцы напали на Америку в Пёрл-Харборе на Гавайях.
Ильза подскочила; больше нет нужды изображать сонливость.
— Что? — воскликнула она.
— Это было вчера. Внезапное нападение на флот Соединенных Штатов в Пёрл-Харборе недалеко от Гонолулу. Большая часть кораблей разбомблена в гавани, много погибших. Президент Рузвельт запросил санкции у Конгресса объявить войну Японии. — Виктор чуть ли не ликовал. — Теперь американцам придется присоединиться к нашей борьбе.
Он поднялся и в возбуждении заходил по комнате.
— Понимаешь, Ильза? На это-то мы и надеялись. Я надеялся на это долгие месяцы в лагере, когда казалось, что уже никто не придет к нам на помощь. Англичане словно побитые. Русские отступают на трех фронтах. Но теперь изменится все! Все!
В порыве он обхватил жену руками.
— С американцами мы не можем проиграть! Да, конечно, мы не одержим победы сейчас же; понадобятся годы, чтобы загнать немцев обратно, разбить их армии и вновь освободить Европу. Но теперь жребий брошен, и бесповоротно. В Америке не осталось больше Риков Блэйнов — людей, которые прячутся за собственной трусостью, называя ее нейтралитетом. Понадобится время, но теперь с Германией покончено. — Так же внезапно, как обнял, Виктор отпустил Ильзу. — Нам нужно спешить — больше, чем когда-либо. Быстрее! — Виктор нашел ее чемодан и бросил на кровать. — Такси уже внизу, а до самолета меньше часа.
Ильза проворно поднялась и начала паковать чемодан.
— Мне всегда хотелось увидеть Нью-Йорк, — сказала она. — Теперь, когда американцы на нашей стороне…
— Больше нет смысла ехать в Америку, — закончил за нее Виктор. Его чемоданы были уже упакованы, и он нетерпеливо стоял в дверях. Ему едва удавалось сдерживать волнение. — Слава богу, время речей и сбора пожертвований миновало. Пришло время действовать!
— И куда мы едем?
— Туда, где после падения Франции находится резиденция чешского правительства в изгнании, — сказал Виктор, затворяя за собой дверь. — В Лондон.
— В Лондон! — воскликнула Ильза.
Туда, где живет король Хокон вместе с норвежским правительством в изгнании, с тех пор как Видкун Квислинг и его «Национальное объединение» при поддержке предателей из армейских офицеров помогли немцам оккупировать ее страну.
Туда, где сейчас ее мать.
Пока Виктор расплачивался, ее мысли вновь полетели к Рику. Она просила его приехать; теперь нужно сообщить куда. Как только Виктор отвернулся, Ильза второпях нацарапала записку для мистера Ричарда Блэйна и оставила у старшего портье, который с таким восхищением смотрел на нее, когда они поселились здесь вчера вечером. Записка была короткая и деловая. «В Лондон. Британская разведка. Der Henker(?). Опасность. Прага». И «Приезжай скорее». Подписано просто «И».
И все. Она надеялась, Рик поймет, что все это значит, поскольку сама не понимала.
