Умение добыть, достать, выбить, найти, добиться высоко ценилось в совковой Руси…
Старший штурман эскадры — Кузьминов Вячеслав Григорьевич. Пожилой человек, страшно сказать, уже сорок лет. Он всех старше, опытней, и поэтому постепенно начал подготовку к заслуженному дембелю. У него был вид человека, за плечами которого тяжелая и не всегда усыпанная розами прожитая жизнь. Многочисленные морщины избороздили его лицо. Такому лицу на вид можно дать и пятьдесят, и шестьдесят, и сто шестьдесят лет. Он, Григорьевич, уже вне возраста, вне времени, вне нашего мира и его страстей…
Ну и, наконец, начальник штаба Вовочка Григорьев. Широколицый, с глубоко посаженными маленькими глазками и остреньким тонким носом, плотно сжатыми в ниточку губами, он напоминал росомаху, чутко и настороженно вынюхивающую только ей известную добычу. Работа НШ (начальника штаба) трудна и многогранна, забот всегда немерено, другой бы шизанулся на ней, ан нет, у Вовочки всегда стабильное настроение, и в перетрудившемся состоянии застать мне его ни разу не удалось.
А уж по пьяни — и вовсе сибарит. Блаженно прищурясь, со смаком отхлебывая из граненого стакана, зажатого в левой руке, случайное пойло с видом, каким потягивают виски на великосветском рауте, другой рукой держа сигарету, Вова мурлычет песенку: «Сигарета, сигарета, только ты об этом знаешь…» И все, нирвана достигнута. Счастливый человек, как ему мало надо от жизни для кайфа.
Да, еще замкомэска остался, то бишь я, но о нем пусть другие напишут, если сочтут необходимым.
В синем месяце апреле, как пелось в одной песенке, пришла в полк разнарядка для поступления в академию.
Надо понимать, что ее ценность для Дальнего Востока во сто крат выше, чем где-нибудь в Александрии, гарнизоне-мечте всех служивых в армейской авиации.
Разнарядка — это путевка в Большой мир, мир цивилизации, это выигрышный счастливый билет лотереи, призом которой является перспектива служебного роста, возможность вырваться из дикого, незаменяемого места службы, где до конца жизни можно прослужить капитаном, это возможность обеспечить проживание своей семьи в достойных условиях, в общем — это Рио-де-Жанейро глазами шайки О. Бендера. «Интересно, кому в этом году такой билетик в настоящую жизнь достанется?» — подумали мы.
На следующий день вызывает меня командир полка и объявляет, что принято решение направить в академию меня…
Вот это да!.. В зобу дыханье сперло, сердце начало выстукивать тарантеллу, ноги сами собой вынесли из кабинета и помчали ничего не соображающее тело со скоростью курьерского поезда домой, к жене, донести ей эту потрясающую новость. Однако посередине пути, когда сознание начало медленно вступать в свои права, скорость паровоза начала постепенно замедляться. Домой я пришел уже в «темпе модерато» и в глубокой задумчивости…
Это что же получается, я с нашей командой выпестовывал пацанов, делал из них летчиков, готовил их к Делу, в том числе и психологически, а теперь должен уйти в сторону? Кроме того, мой уход со сцены должен компенсировать кто-то другой. В общем, была у нас с женой бессонная ночь, прообсуждали мы ситуацию до утра, хотя решение приняли сразу.
Наутро, явившись пред светлы очи командира полка, я заявил об отказе поступления в академию до окончания командировки.
Суровый начальник нахмурил брови, рявкнул, что ему все ясно и чтоб я убирался по конкретному адресу, но краем глаза успел заметить, что, как мне показалось, глаза железного командора несколько потеплели…
Подготовка эскадры находилась на завершающей стадии. Мы уже съездили в Торжок, где находился Центр армейской авиации по переучиванию летного состава, и освоили «эмтэшку», т. е. модификацию «восьмерки» под названием Ми-8МТ, только-только появившуюся в строю и будоражащую воображение своими великолепными данными. До начала «вбрасывания» в Афганщину оставалось совсем ничего, и тут совершенно неожиданно у комэска вылез какой-то шишак на шее, говорят, воспаление лимфоузлов.
Представьте, что во время напряженного футбольного матча капитан команды получает травму и выбывает из игры… Представили? Теперь реакцию болельщиков и команды помножьте на десять и получите наши «чуйства» за десять дней до отправки в Неизвестность. Состояние, близкое к панике.
В командовании полка начались судорожные метания по поиску срочной замены выбывшему игроку. Рассматривались самые дикие варианты, вплоть до кандидатуры замполита соседней эскадрильи Ми-6-х. Но Судьба в виде решения вышестоящего командования распорядилась иначе.
Комэской в незнакомую эскадру, за неделю до выполнения такой Задачи, из другого гарнизона, абсолютно отличавшегося по установившимся традициям и порядкам от нашего, был назначен ГРУДИНКИН ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ!
Шок — это по-нашему, сказали бы сейчас. При первом появлении нового комэска эскадра жадно сотнями глаз и концами оголенных нервов впилась в его пока еще незнакомые контуры…
На офицеров спокойно взирал среднего роста человек. Лицо его с мягкими чертами привлекало внимание выражением здоровья, чистоты, уравновешенности и излучало флюиды спокойной уверенности. Светлые, по-военному аккуратно постриженные волосы оттеняли небесного цвета глаза, внимательно и строго изучающие строй офицеров эскадры. Аккуратная и влитно сидящая на ладной фигуре форма говорила о внутренней организованности и необходимой военности представшего перед нами нового командира. Невольный, еле уловимый вздох облегчения прошелся над строем.
И тут Грудинкин улыбнулся в ответ. Это была улыбка Гагарина, покорившая весь белый свет, улыбка, способная растопить любой лед недоверия, враждебности, предубеждения, и эскадра единым разумом поняла: НАШ человек!
ЛИКИ ВОЙНЫ
Вот и все… Время, отпущенное на подготовку, истекло…
Наступил момент истины. Отгремели прощальные марши, отзвучали напутственные речи остающихся в родном гарнизоне командиров, начальников и сослуживцев, пробежали ручейки слез по милым жениным щечкам, выпиты обязательные традиционные посошки, стременные, закурганные и еще бог знает какие чарки. Эскадра ПОШЛА НА ВОЙНУ.
Тоскливо защемило сердце, особенно после того, как командир соседней эскадрильи, остающийся в родном «колхозе», с грустной улыбкой блаженного юродивого-провидца, провожая взглядом понуро расходящихся после построения офицеров, промолвил: «Не все вернутся…»
Но колесо судьбы уже неумолимо провернулось, заскрежетало и, все больше убыстряя ход, понесло эскадру на встречу с Неизбежностью, поджидающую нас всех вместе и каждого в отдельности…
* * *
Мы летим в самолете на завершающем этапе перелета из Кундуза в Кабул. Это уже Афганистан, и народ жадно всматривается из блистеров в проплывающее под нами пространство.
В самолете вместе с нами летит какой-то важный афганский чин с девочкой лет семи, наверное, для того чтобы через Кабул отправить ее в Союз. У девочки забинтованы голова, шея, руки, через бинты проступают пятна крови… Она не плачет, видимо, запас слез уже кончился. Хрупкое тело ребенка прямо срослось с фигурой отца, и нет силы, способной разделить их. Ее глаза навсегда впечатываются в память… Боже, что в этих глазах… Боль, страх, гнев, недоумение в бездонных черных озерцах маленькой старушонки сочетались с выражением трагичной неизбывности случившегося с ней, великой покорности судьбе, уготованной ей и близким этой девочке людям.
