Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Лишь прапорщик Морозов «гоголя-моголя» не сбивал.
— Бегать и клянчить… Ну-у, господа, не очень это…
— Да кто ж клянчит, голова вы садовая?
Не сбивал «гоголя-моголя» и вольноопределяющийся Ладин. Впрочем, его никто в роте не замечал.
2-й офицерский Дроздовский полк развернулся в Дроздовскую бригаду, состоящую из 2-го и 4-го полков. Я остался во 2-м полку, но перешел в 6-ю роту, команду над которой принял поручик Ауэ, старый доброволец. С нами в 6-ю перешли все офицеры и солдаты 4-го взвода 4-й роты, кроме поручика Барабаша, который стал помощником капитана Иванова, а вскоре и сменил его. Капитана Иванова, где-то, кажется под Тростянцом, убило.
Достигший популярности, произведенный в полковники Туркул был назначен командиром нашего 2-го полка. Полковника Румеля я больше не видел. Уже зимой, когда в армии свирепствовал тиф, мне рассказывали, что полковник Румель — бывший командир Дроздовского полка — умер забытым в теплушке какого-то санитарного поезда и что крысы отъели обе его щеки.
* * *
…По дороге клубилась пыль. Вода во флягах быстро нагревалась. Мы терпели жажду от деревни до деревни. Впереди головной роты шла команда конных разведчиков. Подъезжая к деревням, команда рассыпалась в лаву, а полк, не слезая с подвод, останавливался.
— Послушайте, а где война? — шутил Нартов. — Посюшьте, как говорят гвардейцы…
Смело мы в бой пойдем
За Русь любимую, запевал, покачиваясь на подводе, Свечников.
И, как один, умрем
За неделимую! подхватывали идущие с нами эскадроны какого-то гусарского полка.
Мы прошли станцию Смородинo, Басы, с двух сторон быстрым налетом взяли Сумы и, на ходу развертываясь в Дроздовскую дивизию, продвигались к Белополью.
Поля были сжаты. На кустах курчавились листы. Лето уже кончалось…
— Пехотным полкам всегда не везет! — ворчал унтер-офицер Филатов, когда, гремя по камням, подводы въезжали в узкие улицы Белополья. — Весь день трясись на подводе, потом последним въезжай в город! Нет, разве не досадно? Проклятые конники позанимали лучшие квартиры!
Мы подъехали к одноэтажному домику с задранной с одной стороны крышей.
— Не изба — конура собачья!.. — Филатов досадливо махнул рукой. — Не жизнь, — с жизнью и примириться можно, — жестянка! — И, соскочив с подводы, он вскинул на плечи два вещевых мешка.
— Извольте видеть, своих вещей мало! Ладин еще осчастливил. Один чудаком, другой — дураком. Черт!..
На дворе возле колодца толпились солдаты. Нартов, произведенный в ефрейторы, распоряжался:
— По очереди! Подходи по очереди!
Он держал перед собой деревянное ведро, обгрызанное с краев лошадиными зубами. Солдаты, не отрываясь, пили медленно, как лошади…
Над дверью хаты висела ржавая подкова. О ступени, крытые пестрым ковриком, терлась желтая собачонка. Собачонка скалила зубы.
— А ну, хозяйка, гостей встречай-ка! — крикнул Филатов, вместе со мною входя в избу.
Через пять минут 1-е отделение уже сидело за столом и пило парное молоко.
— Рожа у хозяйки — овечья, да ничего: душа зато — человечья! Еще, господин прапорщик? Солдаты гоготали.
* * *
За окном проходил полк. За подводами, низко по земле ползло облако пыли. Лес штыков, золотой от солнца, был част и ровен.
— Господин прапорщик, взгляните только, как четвертый батальон растянулся! — сказал Нартов, вытирая молоко с безусых, растрескавшихся под ветром губ. — Взгляните, мешки с сахаром, и еще — мешки.
— А что? На Украине ведь воюем! — Свечников тоже обернулся к окну. — А вот и апостол! — Он засмеялся. — Смотрите, непротивленца ведут.
За кухнями, на подводе с арестованными, без винтовки и в распоясанной шинели, сидел вольноопределяющийся Ладин. Он смотрел в небо, свесив ноги с подводы.
— Вещевой бы мешок ему снесть. Как-никак, ведь пятый день под арестом. Умыться, или что…
Солдаты взглянули на Филатова и, в ожидании очередной шутки, уже приготовились засмеяться. Но Филатов упрямо замолчал.
Стало тихо. Лишь только один стакан звякал о горшок. Это Свечников опять уже наливал себе молоко.
* * *
Было утро… Я сидел на лавке и чинил распоровшийся подсумок. На улице, за открытым окном, гулял петух. Водил за собой трех кур с мохнатыми, как в штанах, лапами. Солдаты дразнили желтую собачонку. Она хватала их за ноги и злобно грызла сапоги.
— Олимпиада Ивановна, ну чего ж печалиться! — сказал я хозяйке, которая, охая и вздыхая, ходила по комнате. — Отнесете часы в починку, и дело с концом.
В первый же день нашей стоянки в Белополье мы с прапорщиком Морозовым узнали от Олимпиады Ивановны историю всей ее жизни. Радуясь новым людям, Олимпиада Ивановна рассказала нам и про своего мужа, расстрелянного каким-то проходившим через город атаманом, и про часы, подаренные мужу в день его 25-летней службы училищным сторожем, и даже про Наташку, девочку свояченицы, что помогала ей, теперь одинокой, по хозяйству.
— А знаешь, старуха на границе помешательства… Вот они — осколки быта, — сказал прапорщик Морозов после беседы с хозяйкой, уходя к себе во взвод — Видел, как она часы покойника гладит? А сколько… черепков этих.
— Склеим, прапорщик.
— Не всё, брат, клеится, вот что!..
Когда я вернулся к себе в халупу, Олимпиада Ивановна была на кухне Над открытым комодом в ее комнате стоял Свечников.
— Вы что это тут?
Свечников вздрогнул и быстро зажал в кулаке часы Никифора Степаныча.
— Добровольцев, сволочь, позорить! — И, схватив часы за цепочку, я рванул их. Цепочка порвалась, а часы, упав на пол, брызнули на коврик разбитыми стеклышками.
И вот уже второй день аккуратно собранные стеклышки лежали на комоде. Часы не шли…
* * *
…Желтая собачонка за окном жалобно повизгивала. Кто-то дал ей сапогом под живот. Потом солдаты расступились, — очевидно, пропуская офицера.
— Олимпиада Ивановна, а есть у вас в городе часовщик? — вошел в комнату прапорщик Морозов.
— А как же, служивый! Есть, как же!.. Зелихман. На Торговой живет.
Прапорщик Морозов вынул бумажник.
Когда Олимпиада Ивановна побежала к Зелихману, мы подошли к окну.
— Выйдем, что ли?
— Эй, крупа! — кричали веселые кавалеристы, колоннами проезжая по улице. — Расступитесь! Конница идет!
— Мой ход. Мой! — горячился Свечников.
— Не зазнавайся! Валет, брат, что подпоручик, дамских боится ручек… Ход твой, да взятка моя.
Свечников проигрывал.
Прапорщик Морозов размазывал ногой жидкую грязь, нанесенную в комнату сапогами. «И откуда грязь? — думал я. — На дворе жара… земля растрескалась…»
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
