— Расовое превосходство, — процедил сквозь зубы Стервятнике — Гиммлер думает, что здесь у нас училище, в котором обучают незрелых студентов? Или все-таки серьезная военная организация, в которой бойцов тренируют, как им уклоняться от пуль, которым, в свою очередь, абсолютно все равно, какой длины крайняя плоть солдата, или же она была когда-то отпилена тупой бритвой раввина?
Фон Доденбург почел за лучшее промолчать. Стервятник был совершенно непредсказуем, если впадал в ярость. А это происходило всегда, когда репутации или статусу его любимого «Вотана» что-то угрожало.
Снова хлестнув себя по голенищу сапога, Гейер устремился к высокому окну. Подбежав к нему, он резко повернулся и вытянул стек в направлении фон Доденбурга:
— Это все вписывается в общую картину, фон Доденбург. Батальон размяк прямо на глазах. Бойцы больше не испытывают голода, не страдают от вшей, в них не стреляют русские — и эсэсовцы превращаются невесть во что. В прошлом году в то же самое время они голодали в окопах и были готовы сожрать все, что попадалось им на глаза. Они были точно голодные псы. Прошлой зимой кое-кому из них пришлось даже пожертвовать своим собственным мясом, чтобы накормить других, когда у нас закончились консервы с тушенкой. А сейчас?
Молодой офицер прекрасно понимал, на что намекал Гейер. Когда прошлой зимой они голодали в Кубанских степях, были зарегистрированы три случая каннибализма. Тогда же обершарфюрер Шульце мрачно пошутил, что если у них закончится конина, из которой варился суп на обед, то им придется покрошить в котел кого-то из самих поваров.
— Наши бойцы раскисают, фон Доденбург, и я не намерен этого терпеть. К тому времени, как закончится война, я хочу стать генералом, как и мой отец. И бойцам «Вотана» придется сделать все, чтобы помочь мне заполучить эти генеральские звезды на погоны — нравится им это или нет!
— Они просто устали, — мягко произнес Куно фон Доденбург.
— Ну, конечно же они устали, — резко бросил Стервятник. — Вся Германия давно устала. Черт побери, мы же сражаемся с доброй половиной мира, в конце концов! — Он ткнул стеком в сторону фон Доденбурга, чуть ли не обвиняя его самого. — Именно поэтому мы и обязаны проявлять твердость. Немецкий солдат должен стать таким твердым и жестким, чтобы с ним одним не смогли бы справиться сразу двое ами, томми или Иванов. А боец СС должен быть вдвойне более жестким, чем обычный немецкий солдат! Мы же элита нации, разве не так? — Лицо Стервятника исказила циничная ухмылка, и фон Доденбург догадался, о чем сейчас думал штандартенфюрер Гейер. Служба в Ваффен-СС являлась для него всего лишь удобным средством для того, чтобы с удвоенной скоростью карабкаться вверх по служебной лестнице. В отличие от многих других Гейер никогда не относился трепетно ни к делу, ни к идеологии национал-социализма. Не зря он так часто хвастливо заявлял другим офицерам в столовой: «Я никогда в своей жизни ни за кого не голосовал на выборах. А с тех пор, как я покинул школу, я вообще ничего не читал, кроме служебных бумаг. Меня не интересует вообще ничего на свете, кроме этих чертовых генеральских звезд на погонах!».
Пытаясь избежать очередной язвительной тирады Гейера, фон Доденбург спросил:
— Вы полагаете в этой связи, что нас вскоре опять пошлют на фронт?
— Да. Этим утром я получил извещение из штаба. Выяснилось, что мы находимся в стадии готовности номер три.
— И куда же нас направят?
Стервятник пожал плечами:
— Я не знаю точно, но, конечно, могу догадаться. На Восток — чтобы опять сражаться с проклятыми русскими.
Задумчиво опустив голову, он вновь повернулся к окну.
— Но все дело в том, что наши бойцы пока еще не готовы к этому, фон Доденбург. Они — совсем не те ребята, которых мы повезли сражаться в Россию в прошлый раз. У них нет того духа.
Резко повернувшись, он вдруг с вызовом уставился на фон Доденбурга:
— Но, клянусь дьяволом, я вобью в них этот дух — даже если мне придется вбивать его палкой! — Он ударил стеком по ближайшему столу. — Тысяча чертей, фон Доденбург, когда наш батальон снова отправится на Восточный фронт, он будет лучшим подразделением во всех немецких вооруженных силах. А теперь послушайте, что я намереваюсь сделать, когда к нам прибудут эти новенькие «тигры»…
Глава третья
Среди ветеранов «Вотана» помимо Стервятника и фон Доденбурга, имелись и некоторые другие люди, которых не удовлетворяло состояние дел в рейхе. Одним из таких людей был гауптшарфюрер Метцгер, которого за глаза прозывали Мясником. Ибо после того, как он целый год отсутствовал на родине, его любимая жена Ханнелоре встретила мужа совсем не так, как он этого ожидал.
Всю дорогу, пока их три дня везли на поезде в отпуск в Германию, Метцгер хвастал своим приятелям:
— Когда я приду домой и сброшу с плеч свой ранец, я скажу ей, чтобы она хорошенько посмотрела на пол и запомнила, как он выглядит, потому что в течение последующих двух недель она сможет видеть только потолок. Господи, у меня уже стоит так, что когда я поднимаюсь из-за стола, то невольно сбрасываю на пол все миски!
Но в действительности все произошло несколько по-другому. Нет, Ханнелоре вела себя достаточно послушно, и по возвращении Метцгера в Германию они провели первые сорок восемь часов на огромной двуспальной кровати. Повешенные на стену изображения Иисуса и его апостолов неодобрительно взирали сверху на их потные переплетенные тела внизу своими святыми глазами. Однако в Ханнелоре совсем не было той яростной страсти, которую следовало бы ожидать от женщины, к которой на протяжении целого года не приближался ни один мужчина. А один раз, когда Метцгер полез под кровать, чтобы достать там новый презерватив и сделать добрый глоток хорошего вестфальского пива, он заметил, что Ханнелоре попросту зевает. Точно ей наскучило все, чем они с ним занимались.
— Вот так вот, парни, — сокрушался он потом в пивной, куда заходил с другими унтер-фюрерами каждый день, — я трахал ее так, что с меня градом катился пот, моя задница летала туда-сюда, точно молотилка, — а она зевала. Словно я спросонья чесал ей спину.
Гауптшарфюрер Метцгер был не слишком умным человеком, и не зря его прозвали Мясником. Однако даже в не очень-то сообразительной голове здоровяка постепенно сформировалась мысль о том, что с его супругой явно что-то не в порядке. Вот что он сказал своим дружкам за столиком в пивной через несколько недель по возвращении из России:
— Тут что-то не так, парни, это точно. Молодая здоровая женщина должна была бы хотеть этого каждую ночь, тем более что ей пришлось провести так много времени вообще без мужчины. Если я только узнаю, что в ее постели побывал кто-то другой, я… я… — Он задохнулся от ярости и сделал быстрое движение правой рукой, точно отсекая что-то, что находится у каждого мужчины внизу живота. У его приятелей не осталось ни капли сомнений в том, чего лишится тот парень, которого Мясник вдруг застанет вместе со своей блондинкой-женой.
После этого Метцгер дважды словно ненароком забегал домой в середине дня, однако каждый раз заставал Ханнелоре одну, одиноко сидевшую в квартире. Однажды, когда за ним заехал «кюбельваген»[9], чтобы отвезти его в расположение части, гауптшарфюрер специально дождался, когда машина свернет за угол, выскочил из нее и проскользнул в сигарную лавочку Гаккеншмидта, где провел битых два часа, следя за подъездом дома. Но никто подозрительный туда за это время так и не проник.
