Нормальное хулиганье не хавает политику. Мы городские волки, нас не должно быть видно ни до, ни после акции. Поэтому нас не выпасти в толпе, мы не привлекаем взглядов, и это правильно, так надо. Но для врубного человека заметить моб, в общем, не сложно. И сейчас эта многоголовая гидра проступает в толпе, как загадочная картинка — «найдите десять спрятавшихся зверей». Я уже замечаю знакомые лица и подхожу, протягивая руку:
«Здравствуйте, хулиганы!»
Меня рады видеть, и я тоже рад. Надо же такое забыть: сегодня игра сборной России, дни законного перемирия между враждующими хулиганами. Матч покажут на большом экране на стадионе «Динамо», и огромное количество больших и маленьких мобов, хулиганов от пятнадцати до двадцати пяти, собирается по Москве у центральных станций метро. Сегодня не будет мощных стычек, сегодня пьем пиво, отдыхаем, общаемся. Меня подкалывают нащет моего прикида — «Че, продался капиталу?» и пры, и пры. Я не обижаюсь, мне весело и хорошо. Я знаю, что в параллельной жизни многие из них одеваются так же. Или будут одеваться в ближайшем будущем.
…Наша сгеw- (человек десять) идет по Садовому в сторону Баррикадной. Мы хитрые — поедем к стадиону, минуя ментовские кордоны, через Полежаевскую — Сокол. Этот замороченный план придумал я, очень хочется заскочить домой, переодеться. А так мы как раз мой дом проедем. Ловко затеяно. Нам весело, мы пьем пиво — бутылку за бутылкой, гогочем гиенами, задираем прохожих — «Банда гуляет!» Навстречу идет ниггер. Очень смешная картина — побелевший ниггер! Больше всего на свете ему сейчас хочется убежать (уж ниггеры-то, и чурбаны, и всякая другая нечисть знает, ЧТО означает компания московских ребят в одежде английского рабочего класса), но бежать некуда — слева поток машин, справа — стена дома.
Предвкушая веселье, парни даже притихают. Давно Я никого не уродовал. Я бросаю в обезьяну бутылку пива, но не со всей дури, а так, что обезьяна как раз ловко ее ловит обеими руками перед грудью. И как раз подставляет свое ухо под удар с левого рычага (ну и классная же у меня растяжка). Я даже слышу хруст ушной раковины. Обезьяна смешно дергает головой и отпрыгивает на полшага назад, поднимая руки к морде, готовясь защитить ее от следующих ударов. Б этом его главная ошибка — надо было сразу ложиться и принимать гуманитарную помощь от белых людей молча или бросаться под машину, тогда, может быть, и остался бы живой. А так он провоцирует свою собственную гибель — стоит в боксерской стойке и смотрит (какой храбрый!) на меня. Нечего глядеть, полудурок! Мой товарищ, идущий, справа, изящно передергивает ногами и впечатывает своим говнодавом прямо по яйцам храброй обезьяне. Ниггер ойкает и сгибается, снова подставляясь прямо мне под прямой удар пыром, с рычага! Я бью (брызгает на удивление красная, как и у людей, кровь), и обезьяна падает, рукой напарываясь на осколки бутылки, а я делаю шаг в сторону и, словно продолжая неспешную прогулку, нацеливаюсь зайти в магазин за новым пивом. За спиной раздаются пыхи и хрусты — хана ниггеру…
В магазине я покупаю несколько бутылок сразу, на всех (наверняка по запаре парни перебьют все пиво), и беру их в охапку. На улице разгоряченные физическими упражнениями друганы расхватывают запотевшее стекло и прогулка продолжается. На секунду я оглядываюсь назад, на кучу измочаленного тряпья в луже крови.
Уже около Баррикадной за нами (но на почтительной дистанции) увязывается несколько малолетних хулиганчиков. Неужели и мы были такими же потешными в их годы? Вот умора-то! По бокам их слишком тщательно выбритых голов торчат розовые уши, ботинки у всех точно уж размера на два больше необходимого — они пьют, как большие, одну бутылку пива на всех и внимательно (просительно) поглядывают на нас, взглядом выпрашивая разрешение ехать к эстадио вместе. На Баррикадной я подрываюсь сбегать отлить за башню, моб остается ждать меня в скверике. Поспешно топая за угол, я отмечаю, между делом, что рядом на лавочках сидят наши обычные враги, наши ровесники из какой-нибудь пердяевки. Гопники — они те же менты, трусливы, когда встречают отпор, и храбры до безумия до первой стычки, до того, как узнают, КАК дерутся московские наци. Мы не похожи ни на бандитов, ни на ментов — обычные такие ребятки, не здоровые, не пьяные, с человеческими лицами (студенты, короче). Таких, как мы, эти уроды полагают «больно умными» и ненавидят просто за то, что мы — москвичи. Синдром дембеля.
Уже отливая (вы заметили, как я часто это делаю? Это потому, что пива много пью!), я слышу шум короткой ссоры, переходящей в секунду в рев атаки, и понимаю, что конфликт-таки состоялся. Быстро застегиваю ширинку (да, да! — несколько капель попадает в трусы!:() и выскакиваю в скверик, чтобы присоединиться к вечеринке. Какой-то бурундучок проносится мимо, и я ставлю ему подножку — бедолагу просто размазывает по асфальту. Один готов. Для верности я бью его несколько раз по глупой голове и по ребрам, а подумав секунду, еще и прыгаю, пятками вниз, ему на поясницу, на почки. Раздается фирменный заряд — Доунт стоп Хулиганз! — и я вижу, что все кончено. Несколько гопников пробегают мимо меня, остальные валяются крестами. Правые ребята не курят бамбук! Зарвавшиеся недоумки нахамили не нам, а всему Нашему Городу, и мы их наказали, примерно, как надо.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на радующую глаз картину — спины убегающих врагов — КРАСОТА! Но приятный вечер меркнет у меня в глазах, и асфальт, резко поднявшись, бьет меня по носу.
Один из наших поймал такси и везет меня, отмудоханного, домой. Сейчас его волнует только то, как он посмотрит в глаза моей матушке, когда предъявит ей такого сынулю — грязного, окровавленного, пьяного. Я его утешаю (успокаиваю), что предки мои нынче далеко. Одновременно я языком провожу по губам и по зубам — все цело, отлично.
«Че было-то?»
Оказывается, рассказывает мне боец, идущие за нами хвостиком карлики решили отличиться и запустили по отступающему врагу тяжелой артиллерией — единственной на всех бутылкой. Сил у малолетнего гренадера не хватило, и он угодил стеклом аккурат мне в темечко. Ну не гад ли? Мудаки, блядь, суки!
Ладно, главное — это было достойное ранение в боевых действиях. Теперь домой, спать. Завтра — похороны.
ГЛАВА 5 (она же 4-евро)
…На Лялечку разозлиться — всегда было пара пустяков. На нее можно твердо рассчитывать — что все будет с точностью до наоборот, или, как минимум, — просто через жопу. Плюс кривые руки, в которых ничего не держится.
Бдзззз-ыыыххххххххх!!! И бутылки как не бывало! Ну, овца! Лялечка хлопает глазами и начинает хихикать, как игрушечный мешочек со смехом. Эта ее обычная защита, когда она что- то спарывает — начинает ржать или бычит в ответку, как датый грузчик. Мало того, что бутылка была последняя, так она еще и была большая, двухлитровая, не бутылка даже, а бутыль, оплетенная вокруг соломой, с безумно вкусным содержимым. Чтобы непроизвольно не засадить Лялечке в ее кукольный глаз, я отворачиваюсь, смотрю вниз, на брусчатый тротуар, потом вверх — на сине-черное небо с большими звездами и большим лимоном Луны. Потом провожу взглядом по треугольнику лиц вокруг меня: Ляля, Катя-Девушка, Псина. Глаза у чикс и у брата такие, что мне, по-хорошему, должно быть стыдно. А так — злоба просто исчезает без следа. И остается пряное ощущение этой ночи, которая — прямо из детских книг про Айвенго и Робина-Хорошего. Романтика + Приключения и мы — в центре старого-старого красавца-города, и булыжник под ногами такой теплый, что разлетевшееся из осколков вино сразу высыхает и, высыхая, терпко пахнет глинтвейном.
