Последним неприступным бастионом оставался Стюп. Кладовщика вполне устраивало то, что он ведет изнурительную войну, и не с кем-нибудь, а с Консом, этим представителем власти в компании. Поэтому в течение длительного времени Стюп всячески провоцировал Конса. Он вел себя крайне вызывающе, передразнивал молодого служащего, одаривал его притворно почтительными улыбками. Но поведение Конса сильно изменилось. Он больше не испытывал страха перед Стюпом, а скорее даже забавлялся, слушая его. Ну а в том, чтобы в разговоре со Стюпом сохранять олимпийское спокойствие и оставаться нечувствительным к его наскокам, понимая, что он просто-напросто строптивый мальчишка, сорванец, в глубине души совсем не злой, и состояло испытание, с которым большинство торговых служащих справиться не смогло. Если Сальми, например, всегда возвращалась со склада взвинченной, обвиняя Стюпа и еще нескольких задиристых рабочих в том, что они решили ее вконец извести, Конс, в свою очередь, наслаждался характером своих отношений с этими же самыми людьми. Он и теперь, конечно, поддакивал своим коллегам, когда те начинали перемывать косточки кладовщикам, но делал это скорее по привычке или из чувства социального превосходства служащих над рабочими.
Через год у Конса потихоньку все вошло в норму. С коллегами у него установились замечательные отношения, а Валаки, заведующий отделом, ни разу не сделал ему замечания по поводу его работы. Лишь изредка на правах старшего он давал ему советы, но сам при этом смотрел в окно куда-то вдаль. И только теперь — найдя общий язык со всеми сослуживцами — Конс осознал, как он прекрасно устроился и какая это редкость — не злобный и не «вездесущий» начальник. Кроме того, Конс стал чаще общаться с Бобе, с которым его объединяло определенное сходство характеров (например, они оба испытывали сильную неприязнь к Сальми: в разговоре у этой молодой особы то и дело проскальзывало достаточно сомнительное чувство собственного превосходства). Да и с Равье, молодым служащим со слегка гнусавым голосом и небольшой бородкой, которую тот никогда не сбривал, было весьма приятно иногда выпить кофе, поскольку малый он оказался простодушный и забавный.
Дни на работе теперь проходили довольно однообразно, однако для душевного состояния Конса это было совсем неплохо. И мало-помалу он начал думать, что иерархическая структура компании, организация труда и даже, если посмотреть немного с другой стороны, расположение зданий, постановка задач и непоследовательность системы сбыта товаров — все это навсегда останется неизменным.
5
— Бедоша уволили…
— Что?!
— Это не шутка, — уверила Конса Меретт. — Он мне сам об этом сказал…
— Как это, уволили? — молодой человек не верил своим ушам.
— Обыкновенно… Взяли и уволили… Он должен забирать свои манатки, так как через неделю у нас будет новый начальник…
— И что Бедош говорит?
— А что он может сказать? Сейчас он в своем кабинете…
Конс и Меретт внимательно смотрели друг на друга, застыв посереди коридора. В обычное время этот продолжительный обмен взглядами не имел бы никакого смысла, но сейчас каждый старался найти в глазах другого ответ на главный вопрос: что будет с ними дальше. Конс испытывал смешанные чувства, прежде всего, он был удивлен неожиданностью принятых мер; кроме того, если Бедоша смогли вот так вот внезапно уволить, то положение всех работников компании сразу оказывалось весьма шатким. Не успели подчиненные Бедоша и глазом моргнуть, как он потерял свое место, так что теперь и их могли уволить в любой момент. Стало очевидным, что в компании незаменимых людей нет и закон рынка гораздо выше человеческой гордости, а в силу этого закона можно легко вышвыривать людей с работы, без зазрения совести избавляться от них, заменяя другими. Впрочем, несмотря на испытанное потрясение, Конс не мог удержаться от некоторого чувства удовлетворения. Бедош никогда не был ему особенно неприятен, но казалось, что его уход явился логичным следствием того, о чем не раз предупреждал его молодой служащий. И когда Конс услышал от Меретт новость об увольнении Бедоша, сперва у него мелькнула мысль, что поскольку Бедош был начальником Ондино, который в свою очередь был начальником кладовщиков, это увольнение явилось справедливым наказанием для человека, не сумевшего вынести бремя возложенной на него ответственности и не справившегося с ролью начальника отдела. Хороший начальник потребовал бы от Ондино, чтобы тот тоже был хорошим начальником, чтобы и он заставлял подчиненных неукоснительно следовать всем инструкциям. Хороший начальник сумел бы найти для своих людей такие деньги, которые возродили бы в них интерес к своей деятельности и побудили бы к более активной работе… Впрочем, прошла пара минут, и Конс, продолжая молча вглядываться в посерьезневшее лицо Меретт, понял, что чувство мстительной радости покидает его, а на смену приходит удивление — жестокостью и загадочностью увольнения Бедоша. Получил ли тот письмо, извещающее об увольнении? Если да, то насколько жестко к нему в нем обращались? Возможно, хватило одной фразы? Бедош, бывший не последним человеком в компании, уходит в никуда или же его понижают, и он снова станет обычным служащим, чьи возможности просто сильно переоценили и которому доверили не ту работу?
Меретт понимала данную ситуацию еще меньше, чем Конс, хотя и не удержалась от того, чтобы в последний раз покритиковать начальника.
— По правде говоря, он сам на это напрашивался. Эта его любовь ко всяким игрушкам да побрякушкам.
На самом деле Меретт думала иначе. Она пришла в компанию всего лишь на несколько лет позже Бедоша и теперь чувствовала себя тоже отчасти задетой. Незримый перст указывал на ветеранов, словно в чем-то обвиняя. А теперь в этой невидимой руке оказался зажат кинжал.
— Никогда не смогла бы этого сделать, — сказала Меретт, — взять и выгнать человека…
Конс понятия не имел, как отвечать на это довольно-таки широкое по смыслу словосочетание «выгнать человека», а потому лишь пожал плечами. Он и сам не знал. Он не знал, сумел бы так поступить или нет, но, может статься, все это гораздо проще, чем они с Меретт предполагали.
Конс не мог понять волнения Меретт. А дело было в том, что она принадлежала к поколению служащих, которое всю жизнь работало на одном и том же месте, а именно идея постоянства и была сейчас поставлена под угрозу. Бедош пришел в компанию тридцать лет назад. Он знал самого хозяина-основателя и мог рассказать о тех временах, когда этот славный человек дарил подчиненным подарки на Новый год: обычно несколько банкнот или же чек на небольшую сумму, а кроме того, при встрече крепко жал руку и всегда смотрел собеседнику прямо в глаза. Внезапно Меретт вспомнила обо всех хороших качествах Бедоша: он был хранителем профсоюзных идеалов и в некотором роде выразителем социального сознания. Быть может, даже его бьющий через край оптимизм являлся связующим звеном между компанией прежних времен и нынешним. В любом случае, Бедош был достоин уважения хотя бы за то, что в течение долгих лет сохранял для всех служащих стабильные условия работы. И теперь этот человек уходил, а вместе с ним уходила и определенная часть истории компании, да и просто истории, ведь он — сам того не подозревая — всегда защищал своих подчиненных от внешних угроз. Чувство пустоты овладело Меретт. Итак, Бедош покидает свое место, но что за этим последует? Его увольнение, должно быть, преследует некую стратегическую цель. Там наверху явно что-то задумали, и при мысли об этом у Меретт кружилась голова.
