* * *
Устроившись на сиденье, Мари изо всех сил старалась не заплакать, боясь, что это не понравится «хозяйке». Что до мадам Кюзенак, то она не сказала девочке ни слова утешения, даже не удостаивала ее лишний раз взгляда.
— На, держи мою сумку! — приказала она. — И не вздумай открывать! Если я узнаю, что ты врешь мне или воруешь, я не стану держать тебя в своем доме!
Лицо девочки стало пурпурным от стыда. Почему мадам думает о ней так плохо? Монахини прививали своим подопечным высокие моральные качества, в перечне которых не последнее место занимала честность.
Солнце начало садиться, а Мари все смотрела на проносящиеся мимо обработанные поля, деревеньки на вершинах холмов, серебристые изгибы реки. Не виданные прежде картины природы, живописные и красочные, приводили ее в восторг. Может, ей все-таки понравится жить на ферме? Сирота пообещала себе, что будет работать с рассвета до заката, слушаться во всем хозяйку и постарается не стать обузой для тех, кто предоставил ей кров.
Мадам Кюзенак вдруг вспомнила о том, что она не одна. Она протянула руку и буркнула:
— Дай мне сумку! Я проголодалась.
Мари тоже хотелось есть, но ей не досталось ни крошки от вкусностей, покоившихся в глубине кожаной сумки. Она сидела и смотрела, как хозяйка ест кусок сыра с хлебом и закусывает яблоком, и желудок ее скручивало от голода.
Девочка отвернулась к окну. На лугу щипали траву рыжие коровы. Впервые в жизни Мари увидела целое стадо коров…
* * *
Было уже темно, когда пригородный поезд прибыл в Шабанэ. Мадам Кюзенак потрясла девочку за плечо.
— Просыпайся! И как только тебе пришло в голову заснуть в поезде! Могла бы поговорить со мной! Ты не слишком приятная компаньонка. После Лиможа я томилась от скуки…
Мари пробормотала слова извинения. Ни за что она не решилась бы признаться, что от голода у нее сильно разболелся живот, и она думала только о том, когда же это путешествие закончится.
— Жак нас уже ждет! Вот тебе твои вещи и моя сумка, и марш вперед!
На улице шел сильный дождь. Сирота с любопытством осмотрелась. В желтоватом свете уличных фонарей угадывался силуэт каменного моста над черной рекой. На площади их ожидал экипаж. На переднем сиденье расположился мужчина. Завидев хозяйку, он крикнул:
— Добрый вечер, м'дам! Я уж боялся, что поезд свалился в кювет! Поздно уже!
Женщина передернула плечами. Возница помог ей взобраться на переднее сиденье, защищенное от дождя откидным кожаным козырьком. Сумки он уложил в предусмотренный специально для этих целей ящик. Мадам Кюзенак знаком приказала девочке сесть сзади, на деревянную сидушку, которую поливал ледяной дождь.
— Девчонка-то не из крепких, как я посмотрю!
— Зато она не будет стоить нам ни единого су! — ответила мадам Кюзенак едва слышно.
Мари понурила голову. Как жалела она в эту минуту, что не осталась в приюте! В это время она обычно разливала по тарелкам суп, и за столами беспечно и радостно болтали самые маленькие воспитанницы… Во главе стола сидела сестра Юлианна и улыбалась, отчего на ее щеках образовывались складки, а лицо становилось таким добрым…
Экипаж двинулся по дороге. Жак прицепил спереди фонарь, который подпрыгивал на каждом ухабе и почти не давал света. Но белая лошадь и так хорошо знала дорогу домой.
Мари, стучащую зубами под порывами ветра и потоками дождя, бросало из стороны в сторону. Ее пальтишко промокло насквозь, волосы тоже были мокрыми. Девочку сильно тошнило. Согнувшись пополам, изо всех сил уцепившись за сидушку, она терпеливо сносила мучения.
Мощенная камнем дорога закончилась, уступив место проселочной, усеянной булыжниками, с двумя глубокими, заполненными грязью колеями. В прохладе ночи запахи ощущались сильнее, и Мари удивилась, ощутив знакомые ароматы вспаханной земли и травы. Потом она почувствовала дух близкого леса, запах каштанов и старых дубов с нотками смолы и мха.
— Надо бы сказать муссюру, что пора перегнать овец к Волчьему лесу… Участок зарастает бурьяном, скоро он совсем забьет источник… А ведь это хороший источник! Старики говорят, что его вода лечит от падучей и исполняет желания!
Мадам Кюзенак кивнула. Мари же разобрала только слова «муссюр» и «Волчий лес».
Лошадь замедлила бег, когда Жак привстал и выкрикнул звонкое «ола!».
Мари выпрямилась и в окружавшей экипаж темноте увидела желтый квадратик окна. Сердце ее забилось быстрее.
Неужели они наконец приехали на ферму?
Чтобы усмирить страх, девочка весь день представляла свой новый дом. Мари бесшумно приподнялась на сиденье. В темноте ее глаза различили приземистое строение с дымящей трубой на крыше.
Послышалось жалобное блеяние. Откуда-то запахло так неприятно, что девочку опять затошнило. Мари всмотрелась в темноту. Справа, на холме, вырисовывался силуэт большого дома с тремя освещенными окнами.
Мадам Кюзенак крикнула:
— Мари, слезай! Ты будешь жить у Нанетт, жены Жака. Завтра придешь познакомиться с моим мужем.
Обращаясь к Жаку, она добавила:
— Скажи жене, чтобы она проверила волосы девчонки. Я уверена, она вшивая…
Девочка снова почувствовала себя униженной. Конечно же, она не смогла ни слова сказать в свое оправдание, поэтому послушно подхватила нетяжелый сверток со своими вещами и спрыгнула с сиденья. Грязь под ногами оказалась вязкой. Дождь заливал глаза, поэтому она с трудом различала окружающие предметы. У девочки осталось одно-единственное желание — поскорее оказаться в доме…
— Вперед, Плут! — прикрикнул на коня Жак.
Экипаж тронулся с места. Мадам Кюзенак даже не оглянулась. Мари осталась стоять в грязи. Единственным ориентиром был пронзительно светящийся в ночи желтый квадратик окна…
Девочка сделала несколько шагов. «Чвак-чвак», — хлюпала грязь у нее под башмаками. Где-то поблизости сердито залаяла собака.
Дверь тотчас же распахнулась, и на пороге дома показалась женщина:
— Кто там? Это ты, Жак?
Мари ускорила шаг, то и дело поскальзываясь на раскисшей земле. Она поспешила подать голос, боясь, что дверь сейчас закроется и на нее бросится собака:
— Это я, новая служанка мадам Кюзенак! Мне сказали, что я буду жить у вас.
— Заходи, моя девочка! Я так и думала, что это тебя привезли. В такое-то время…
Мари вздохнула с облегчением. Скорее всего, это и есть Нанетт. Такого акцента, как у этой женщины, Мари раньше слышать не приходилось. Голос ее, резкий, раскатистый, все же показался девочке куда более приятным, чем голос мадам Кюзенак.
— Ну, слава Богу, ты в тепле! Я-то ожидала увидеть городскую штучку! А ты, бедняжка, такая мокрая, будто тебя только что вытащили из Вьенны, нашей речки… Где была у хозяйки голова, когда она пристроила тебя на заднюю сидушку, как мешок с картошкой? Иди сюда, здесь ты быстро высохнешь…
