– Епископу это понравится, сэр.
– Еще как понравится. Славная машина. – Адам улыбнулся в ответ, сел за руль и натянул водительские перчатки. – Вот когда я съем епископский ужин и отведаю превосходного портвейна, я вручу ему чек на круглую сумму для фонда реставрации монастыря – чтобы его преосвященство не чувствовал себя слишком уж обязанным. Мне кажется, крыше собора Святого Ниниана не помешает ремонт.
– Вы можете назвать мне собор, которому бы он помешал, сэр? – с улыбкой отозвался Хэмфри. Адам повернул ключ в замке зажигания, и мощный двигатель ожил.
Через несколько минут он уже выводил машину из ворот конюшни на трехполосное шоссе. Он не надел шляпу и наслаждался треплющим волосы ветерком. Медные буки стояли во всей своей октябрьской красе, и за первым же поворотом готический фасад Стратмурна в зеркале заднего вида растворился в дымке ало-оранжевой листвы.
Возле коттеджей, принадлежавших поместью, он сбросил скорость. Полосатые, желто-коричневые поля заломами были утыканы круглыми копнами сена. Выше по склону холма один из трех фермеров-арендаторов Адама вспахивал поле под озимый ячмень. Над плугом кружилась стайка белых чаек – птицы с криком ныряли к самой земле за червяками, вывернутыми с комьями земли.
Примерно в миле от дома дорога миновала еще одни ворота, обычно открытые, после чего вливалась во второстепенное шоссе, неширокое, но с хорошим покрытием. Вместо того чтобы свернуть направо, в сторону Эдинбурга, Адам повернул налево и, сменив несколько местных дорог категории “В”, добрался наконец до главного въезда в поместье Кинтулов. Около ворот красовался бело-синий знак со стилизованным замком.
Шурша шинами по гравию, он направил свой “яг” под арку ворот и дальше, по длинной аллее. Осенние краски Кинтула, так любимые леди Лорой, были яркими, как в Стратмурне. По дороге Адам гадал, зачем его пригласили, но так и не пришел к определенному мнению.
Поскольку он знал леди Лору всю свою жизнь, поводов к этому могло быть предостаточно – как профессионального, так и личного характера. Ее короткое письмо он получил вечером в пятницу. Тон письма, приглашавшего его навестить Кинтул в понедельник, был спокойный и чуть шутливый – как и обычно у леди Лоры, – но у Адама сложилось впечатление, что помимо удовольствия от его общества она преследует и какую-то другую, неизвестную ему, цель.
За воротами поместья лес сменился пастбищем, открыв наконец вид на большой сказочный дворец, каким представлялся издалека Кинтул-Хаус: нагромождение башен, башенок и бастионов. Поддерживающие парапет карнизы, так же как обрамляющие окна каменные наличники, были дымчато-серого цвета, перекликавшегося с кровельными пластинами из сланца. Над одной из самых высоких башен на флагштоке реял сине-белый шотландский флаг – знамя Святого Андрея, или, говоря проще, “синее одеяло”. Знамени Кинтулов на флагштоке не было; это означало, что граф Кинтул, старший сын леди Лоры, находится в отъезде.
Это не удивило Адама, поскольку Кинтул, как и большинство других исторических построек Шотландии, сделался не столько фамильной резиденцией, сколько музеем и выставочным комплексом. Летом граф открывал территорию поместья и двадцать из двадцати восьми комнат для посетителей. Причина этого была чисто финансовой. Все продолжало поддерживаться в образцовом порядке, хотя лужайка для гольфа и крокета была занята теперь столами для пикников, информационным павильоном и детской площадкой. Это несколько огорчало Адама, и все же это было лучше, чем превращение такого исторического места, как Кинтул, в отель или жилой комплекс. Он надеялся, что сможет уберечь Стратмурн от подобной участи.
Вспоминая щеголей и крокетные костюмы времен своего давно прошедшего детства, Адам проехал мимо стоянки для машин посетителей – совершенно пустой, ибо туристический сезон уже закончился. Булыжная дорога привела его через еще одни ворота, вокруг восточного крыла здания к еще одной стоянке, поменьше, примыкающей к входу в личные покои владельцев усадьбы.
Он припарковал свой “ягуар” рядом с машиной, которую он не видел в Кинтул-Хаусе еще ни разу: “моррисом-мини-трэвеллером” темно-зеленого цвета, с совсем еще свежей деревянной отделкой на боковинах. Заднее сиденье было сложено, а рядом с ним стояло несколько больших холстов, натянутых на подрамники, – насколько Адам мог разглядеть, чистых. Пока Адам стягивал перчатки и наскоро приглаживал волосы расческой, он гадал, чья бы это могла быть машина, но все же отбросил любопытство и зашагал к боковому крыльцу Кинтулов.
Дверь отворил незнакомый слуга в ливрее. Он проводил Адама в вестибюль, где их ждала Анна Ирвин, личная горничная, а порой и секретарь леди Лоры.
– Сэр Адам, я очень рада вас видеть, – сказала она, приветствуя его крепким рукопожатием и несколько озабоченной улыбкой. – Леди Лора в длинной галерее. Я провожу вас туда.
Галерея тянулась на всю длину северного крыла – узкое вытянутое помещение со сквозняками, напоминающее скорее коридор, чем комнату. Пол был устлан симпатичным персидским ковром – розовым с голубым, – но поскольку использовали галерею редко, ее меблировка свелась к ряду изящных кресел, расставленных вдоль стен; цепочка кресел то и дело прерывалась случайным шкафчиком или сервировочным столом. В былые времена галерея предназначалась для активного отдыха обитателей дома в непогоду. Теперь она служила преимущественно проходом, соединявшим гостиные первого этажа, за исключением случаев, когда летние посетители заходили в нее посмотреть коллекцию портретов семьи Кинтул.
Впрочем, сегодня дальний конец галереи преобразился в нечто, напоминающее сценическую площадку. Подойдя ближе, Адам узнал несколько предметов мебели из других частей дома: канапе, кресло со спинкой в форме крыльев, богато украшенную ширму… Составленные вместе, они создавали иллюзию небольшой комнаты. В самом центре этой декорации стояла пожилая женщина в белом бальном платье, величественная, словно фарфоровая статуэтка. Шелковый шарф в традиционную клетку, прикрепленный брошью к плечу, наискось пересекал грудь, а на высоко взбитых седых волосах сияла алмазная диадема.
Еще через несколько шагов Адам заметил в нескольких ярдах от заботливо выстроенного антуража большой холст на мольберте. Ноздри его уловили смолистый запах скипидара; за холстом кто-то пошевелился. Прежде чем он смог разглядеть художника, женщина в диадеме повернула голову и увидела его. Лицо ее осветилось довольной улыбкой.
– Адам, дорогой! – воскликнула она. – Постойте там, сейчас я освобожусь.
Сделав извиняющийся жест рукой в сторону художника, она сошла со своего места перед ширмой и поспешила ему навстречу. Глядя на нее профессиональным взглядом врача, Адам, к своему облегчению, не заметил никаких признаков слабости или душевного смятения. Она протянула ему худые, со вздувшимися венами руки. Пожимая их, Адам чуть склонил голову и удостоился легкого материнского поцелуя в щеку.
– Право же, Адам, не могу передать вам, как я рада видеть вас, – произнесла леди Лора, когда он в свою очередь поцеловал обе ее руки. – Спасибо, что заглянули.
– Уж не считаете ли вы, что я могу игнорировать приглашение любимой дамы? – улыбнулся он и тут же посерьезнел. – Как вы, дорогая?
