– Ну как я вам его покажу, скажете тоже… мало ли что вам любопытно! Любопытные какие… что? Я-то? Да так, никто. Бродяга я. Бомж, ясно? Ну человек, у которого нету ничего, ни кола, ни двора… Чего захихикали? Что смешного? Чего вы знаете? Ишь, догадливые какие…
Он поплескал в лицо холодной водой и вернулся к месту ночевки. Сидор уже поднялся и готовился к завтраку. Приятель был человеком по-деревенски основательным, степенным и спешки не любил: аккуратно расстелил на земле старую газету, выложил немудреные припасы и жестом пригласил Тильвуса приступить к трапезе.
– Работы у нас сегодня, это самое, невпроворот, – солидно говорил Сидор, прожевывая кусок холодного черствого беляша. – К цирку, значить, наведаться бы не мешало. Там, возле цирка-то, ярмарка вчера какая-то была, так бутылок, наверное, видимо-невидимо. Только пешком идти-то придется, потому что на трамвай, это самое, денег-то нету.
– Обанкротились мы, – подтвердил великий маг. – Ну да ладно, заработаем сейчас.
– Заработаем, это самое, если рассиживаться долго не будем да чаи с кофеями распивать, – кивнул Сидор.
И, наскоро перекусив, приятели побрели к набережной.
Переполненный желтый «Икарус» неторопливо подкатил к остановке «Речной вокзал». Энергичные, успевшие загореть на майском солнышке пенсионеры-дачники подхватили корзины с рассадой, лопаты, тяпки и бодро устремились к кассам на дебаркадере.
Сати бросила вслед веселым дачникам завистливый взгляд. Хорошо бы сейчас прогуляться по набережной, полюбоваться прекрасным видом широкой реки с зеленым островом посередине, белоснежными речными трамвайчиками, яркими цветниками и старым парком, спускающимся к самой воде, побродить по дебаркадеру, возле которого стоял теплоход «Даурия». Но круглые старомодные часы на башенке речного вокзала показывали ровно десять утра, в редакции вот-вот должна была начаться планерка, и опаздывать не годилось: шеф всерьез грозился штрафовать нерадивых подчиненных. Сати вздохнула – прогулку приходилось откладывать до вечера, – пересекла бульвар и направилась к серому четырехэтажному зданию с табличкой «Редакция газеты „Вечерний проспект“.
На вахте редакции сидел дед Илья и, недовольно хмурясь, изучал партитуру оперы «Половодье». Вид вахтера, читающего оперную партитуру, никого не удивлял – дед Илья был старейшим городским бардом, почетным членом музыкального общества и лауреатом множества фестивалей.
– На рецензию прислали? – понимающе спросила Сати, кивнув на пачку нотных листов. – Понятно… Письма мне есть?
Знаменитый бард отложил партитуру, расправил окладистую белую бороду и пододвинул коробку с почтой.
– Погляди сама. Было вроде… из городской тюрьмы пресс-релиз да из художественного музея приглашение. Небось опять музейщики на банкет зовут? Пойдешь?
– В музей? Ни за какие коврижки, – категорически отказалась Сати, перебирая конверты. – Уж лучше в тюрьму. Там как-то спокойнее…
Дед Илья сдвинул на затылок шляпу, настоящий «стетсон», предмет жгучей зависти всех неформалов города, и потянулся за гитарой.
– А вы к фестивалю авторской песни готовитесь? Меньше месяца осталось… Вы готовьтесь, а опера-то и подождать может. А то, знаете, разведка донесла, что приморцы на конкурс нового барда выставить хотят. Никому не известного! Голос, говорят, как у этого… как его? Паваротти, во! Они в секрете это держат, конечно, поразить всех хотят, интриганы несчастные! Ну да ведь вы его победите, правда же? – с беспокойством спросила Сати. – Победите?
Главный приз фестиваля на протяжении последних десяти лет неизменно присуждали деду Илье, однако в этом году горожане прослышали о том, что соседний приморский город-конкурент делает ставку на никому не известного исполнителя, и разволновались не на шутку.
– Поглядим, – солидно произнес дед Илья. – Какой-такой у приморцев Паваротти объявился…
– Точно! – поддакнула Сати. – Ихнему Паваротти до вас далеко!
Сотрудники газеты черезвычайно гордились тем, что такая известная личность, как дед Илья, трудится не где-нибудь, а именно в их конторе. Прославленного исполнителя неоднократно пытались переманить в другие редакции, суля золотые горы, однако он уже много лет оставался верен «Вечернему проспекту».
Сати засунула в карман письма, покосилась на бочку с краской, что стояла посреди коридора, и недовольно проворчала:
– Надоел этот ремонт… Как работать в таких условиях? Вся редакция заставлена корытами с известкой да ведрами с краской… Еще хуже, чем в прошлом году, когда рекламщики захламление устраивали к приезду столичного начальства, помните? Не контора, а проходной двор. Везде рабочие толкутся, маляры да штукатуры, никакой жизни от них нет!
– Шеф вчера с бригадиром разговаривал, – сообщил дед Илья. – И бригадир этот клялся-божился, что через месяц ремонт они закончат.
– Закончат они, как же! Не-ет, чувствую я, эти оккупанты надолго у нас окопались!
Она хотела сказать еще что-то, но умолкла: в коридоре показался один из «оккупантов», женщина в комбинезоне, заляпанном краской.
– Где отдел рекламы? – Она покосилась на знаменитого барда, одетого весьма живописно – в синюю просторную рубаху, кожаную жилетку и ковбойские сапоги.
Сати молча кивнула головой на дверь.
– А начальник там? Когда ж он решит, в какой цвет стены красить? Ведь каждый день передумывает – сегодня одно, завтра – другое!
– Он человек творческий, – сдержанно пояснила Сати. – Натура тонкая, артистическая. Да вы зайдите к нему, сами и спросите. Его стол – первый направо.
Женщина скрылась за дверью, а Сати и дед Илья многозначительно переглянулись. Знаменитый бард поправил шляпу:
– Не уходи, посмотрим, что дальше будет.
– Посмотрю, если недолго ждать. А то мне еще спортивную колонку писать, – прислушиваясь к происходящему в отделе, сообщила Сати. – Комментатор-то наш, тот, что в дружественной редакции работает и нам материалы присылает, вчера так победу хоккейной команды отметил, что сегодня на работу не вышел. Теперь мне придется чемпионат какой-то освещать… соревнования по борьбе!
– Что за чемпионат?
– Толком не помню, я в спорте как-то не очень… ну да ничего, в Интернете посмотрю. Знаю только, что чемпионат этот дурацкий в Японии проходил.
– А, – догадался дед Илья. – Борцы сумо?
– Борцы с умом, во-во…
В отделе раздался визг, грохот, и «оккупант» вылетела в коридор как ошпаренная.
Дед Илья поспешно уткнулся в партитуру.
– Увертюра слабовата, – поспешно сказал он, как бы продолжая начатый разговор. – Как на твой взгляд?
– Слабовата, точно, – со знанием дела подтвердила Сати, имевшая об увертюрах самое отдаленное представление. – Никуда не годится!
