— А у тебя сейчас возраст постоянных сомнений?
— Скажем, умеренного скептицизма. А вы как считаете, Филипп?
Филипп вздрогнул от неожиданности — он был поглощен созерцанием Кароль. Она попросила принести ей горячего бульона с хрустящими хлебцами.
— Безусловно, — ответил Филипп несколько невпопад, — скептицизм является неотъемлемой частью правосудия. Быть непредвзятым — значит, в какой-то степени быть скептиком.
— Зря ты не ешь утку, Кароль, — сказал Даниэль, — она просто потрясающая!
При этих словах хлопотавшая вокруг стола Аньес надулась от гордости.
— Да-да, — подхватил Филипп, — тебе надо немного поесть.
— Ну, нет! Это свыше моих сил, я даже дышать не могу, — возразила Кароль и высморкалась.
— Вот увидишь, — продолжал Александр, обращаясь к Даниэлю, — стоит тебе стать отцом, и твои взгляды изменятся.
— Взгляды на что?
— Да на философию! Ребенок опустит вас с небес на грешную землю. Когда надо будет зарабатывать на кусок хлеба, все забудешь — и чудесные теории, и Спинозу.
— А вы откуда это знаете? — с лукавым кокетством поинтересовалась Кароль.
Окинув присутствующих веселым взглядом, Александр ответил:
— Мой сын доставляет мне много хлопот.
Возникла неловкая пауза. Лицо Франсуазы побагровело.
— У вас есть сын?! — воскликнула пораженная Кароль.
Она в упор смотрела на Александра, прижимая к носу смятый платок. Поверх белого комочка были видны ее серые, подведенные карандашом глаза, выражавшие крайнее изумление. Филиппу стало ясно, что из всех присутствующих это явилось новостью только для него и жены. Не было сомнения, что Франсуаза уже давно ввела в курс дела брата и Даниэлу.
— У вас есть сын? — повторила Кароль. — Сколько же ему лет?
— Шестнадцать с половиной, — ответил Александр.
— Так много? Значит, он родился, когда вам было…
— Семнадцать.
Переведя дыхание, Кароль изобразила на лице светскую улыбку и пробормотала:
— Прелестно! И как его зовут?
— Николя.
— Где же он живет?
— У нас, — ответила Франсуаза с вызовом.
Со смешанным ощущением сочувствия и гнева Филипп перевел взгляд с дочери на зятя. В какую переделку она попала! А ведь Александр обязан был предупредить ее еще до свадьбы. Вероятно, он так и сделал, но она предпочла хранить все в тайне. Как могла она, его дочь, оказаться в столь сомнительной ситуации, согласившись взвалить на себя это бремя? Похоже, Франсуаза каким-то непостижимым образом притягивает к себе всевозможные неудачи, и ее жизнь теперь неразрывно связана с моральной и материальной нищетой. Впрочем, если ей нравится возиться с незаконнорожденными детьми, которых ее муж, должно быть, наплодил немало, то это ее право. Главное — как отреагирует Кароль. Хотя она-то, кажется, в восторге от своего открытия.
— Надо непременно привести его к нам, — продолжала Кароль.
— Да-да, — неопределенно отозвался Александр.
— Он похож на вас?
— Немного.
— Как это немного?! — возмутилась Франсуаза. — Николя — просто вылитый ты!
— А где его мать? — слегка прищурив глаза, поинтересовалась Кароль.
Франсуаза с достоинством ответила:
— Она умерла.
— Вообще-то, он малый что надо! — вмешался в разговор Даниэль: — Я виделся с ним всего два раза, но сразу почувствовал, что мы с ним сойдемся. Ведь очень важно, когда между людьми с первой встречи возникает контакт. И Жан-Марку он тоже понравился. А Жан-Марк у нас, вы знаете, совсем не прост в общении.
Филипп напрягся. Чего это ради Даниэль на каждом шагу поминает Жан-Марка? Странная причуда. А может, он делает это с умыслом? Неужели семейство уже в курсе, и за это надо благодарить Мадлен? Посмотрев на Даниэля и Дани, Филипп еще раз все взвесил. Нет, конечно, они пока ничего не знают. Их оставили в стороне от событий, ведь они еще слишком молоды, бедняжки. Где уж им понять! Пусть пребывают в мечтах и покое. После сыра Аньес сменила тарелки и подала десерт — мороженое с ананасами. Среди всеобщего оживления Кароль жалобно вздохнула:
— Ну как, вкусно? У меня нёбо словно деревянное, я ничего не ощущаю.
Она поднялась и вышла. Через минуту она вернулась в столовую, разворачивая на ходу большой носовой платок Филиппа. Ее лицо полностью исчезло в этом куске материи. Все застолье покатилось со смеху. Кароль возмутилась:
— Хотела бы я посмотреть на вас в такой ситуации!
Нос у нее был заложен, горло опухло, поэтому «т» она произносила, как «д». Даниэль передразнил ее: «Ходела бы я позмодредь на вас в дакой сидуации!»
Кароль чихнула. Филиппу захотелось сжать жену в объятиях, причинить ей боль. Почему даже когда Кароль болеет, она не может вести себя, как все? Ее насморк был необычайным событием, представлением, очередным поводом для того, чтобы соблазнять и удивлять. Жар разрумянил ей щеки. Губы были приоткрыты, она тяжело дышала. Без сомнения, присутствие за столом и участие в разговоре стоили ей немалых сил. Когда все опять перешли в гостиную выпить кофе, Кароль, почувствовав внезапную слабость, опустилась на ручку кресла и простонала:
— Нет, я так больше не могу, мне лучше лечь. Только вы обо мне не беспокойтесь и, пожалуйста, побудьте еще.
Она вновь надела дымчатые очки, обвела всех страдальческим взглядом и, помахав на прощание изящными и гибкими наманикюренными пальчиками, скрылась за дверью своей комнаты. В одно мгновение свет померк для Филиппа. Сын и дочь, с которыми он только что так радостно общался, тотчас превратились для него в докучливых посетителей. Слушая их, Филипп не мог скрыть охватившей его тоски. Как ему хотелось, чтобы они поскорее ушли! Казалось, его взгляд выпроваживает их за дверь. Франсуаза, заметив его досаду, проговорила:
— Уже поздно, папа устал. Я думаю, нам пора…
На рю Бонапарт Александр, взяв под руку с одной стороны Франсуазу, а с другой — Дани, заявил:
— Ну что, дети мои, я думаю, что для сна еще слишком рано. Предлагаю закончить наш вечер в домашней обстановке. Идет?
Даниэль и Дани с радостью поддержали идею. Франсуза же, припомнив, что у нее, кроме вина, ничего нет, огорчилась. Было уже темно, пространство между домами заполняла холодная и влажная мгла. Свет уличных фонарей создавал иллюзию расплывчатых космических туманностей. Кое-где в витринах антикварных лавок сквозь запотевшие стекла, словно призраки былых времен, проступали силуэты старинной мебели.
— А Кароль здорово простужена! — заметил Даниэль.
— Да, — откликнулся Александр, — и твой отец этим очень взволнован.
— Положим, он взволнован не насморком Кароль, — тихо сказала Франсуаза, — а твоими откровениями насчет Николя.
