Я уловила странную интонацию, с которой он произнес слово “теперешнему”.
— А что с бывшим владельцем?
— А бывший владелец замка, граф Джеффри Вустерский, воспользовавшись не совсем стабильной политической ситуацией, сейчас вместе с войском наемников осаждает этот замок, — Помощник хмыкнул и посмотрел на меня.
— Только не говори, что нам надо идти туда! — испугалась я. — Я не сторонница вмешательства в вооруженные конфликты. Нет, я не могу туда идти! И потом, откуда ты знаешь, что я, то есть Ангелика, туда пошла…
Помощник опять вздохнул, спрятал куда-то амбарную книгу и с грустью уставился на меня. Было видно, что он уже начинает жалеть, что является моим Охранником, то есть Помощником. Даже рыжий венчик кудрей над его высоким лбом заметно поник.
Также я со злорадством отметила увядание широкой улыбки. Наконец, взяв себя в руки, он кротко выдавил:
— Я не знаю, что сделала Ангелика Уэрч, но знаю, что тебе надо как-то отсюда выбраться. Замок может стать твоим единственным шансом…
Конечно, дулся он прелестно, но я решила больше не испытывать терпение моего Помощника и перебила его:
— Ладно, ладно, не дуйся! Пойдем куда хочешь. Только если вдруг создастся опасность для моей жизни, ты должен быть та-аким чудом! И потом сводишь меня на экскурсию, — не утерпев, добавила я, поднимаясь с пенька.
Помощник нашел в себе силы проигнорировать мои последние слова. Он выпрямился в воздухе, одернул небесной красоты штанишки и даже попытался сделать вид, что стоит рядом со мной на травке.
— Ну и куда мне идти? — спросила я. — В какой стороне находится этот замок?
Помощник махнул рукой в сторону узкой, еле заметной тропинки, которую я с трудом могла различить в плотной стене деревьев:
— Где-то там.
“Где-то” в создавшейся ситуации звучало восхитительно надежно! Я уже начинала понимать, что таким Помощником меня наградили вовсе не за ангельскую сущность и если я выберусь из всего этого хотя бы инвалидом, можно будет считать, что мне повезло.
С такими вот мыслями я и ступила на тропку, которая должна была привести меня к замку Бекгейт. Дорожка была настолько узкой, что мой Помощник, летевший рядом, постоянно проходил сквозь стволы деревьев и свисающие вниз ветви. Сначала я постоянно оглядывалась по сторонам. Вид здорового леса, не испорченного плохой экологией и туристами, меня поразил до глубины души. “Дожила! — мелькнуло у меня. — В лесу уже как в музее. Что ж дальше-то будет? Не дай бог, попадется чистая речка… То-то местные жители повеселятся!” Я живо представила выражение на лицах людей, увидевших, как великовозрастная дылда (Ангелика была для меня непривычно высокого роста) с опаской трогает поверхность воды и обращается к какому-нибудь местному крестьянину: “Э-э, простите, а когда проводились последние радиационные замеры?”
Я развеселилась, представив себе эту картинку. Но впереди не было видно не только речки, но даже и просвета между деревьями, означавшего хоть какую-нибудь смену фона. Вокруг была только мрачная стена из вековых деревьев и густой зелени, закрывавшей даже небо. Справа картину несколько оживляли штанишки и кудри моего Помощника, но потом и это приелось. Я заскучала и решила поговорить с…
— Кстати! — вдруг осенило меня. — А как тебя зовут?
— Вспомнила, наконец, о правилах вежливости! — беззлобно укорил меня Помощник.
— Да нет, просто поняла, что не знаю, как к тебе обращаться, — честно призналась я. — Так как же все-таки мне тебя называть?
— А как тебе нравится? — игриво пропел Помощник и тотчас же сделал серьезное лицо. — Извини, опекал тут одну… Меня зовут Ула. Так меня звали в моей единственной жизни.
— Ула… — протянула я. — А дальше?
Честно, я не ожидала, что он воспримет мои слова буквально! Откуда ж я знала, что, если спросить пусть даже у бывшего викинга полное имя, все обернется вот так… Тем временем Ула приосанился и начал:
— Ула Недобитый Скальд, сын Храфна Мохнатые Пятки, сына Торбьерна Скупердяя, брата Одда Толстого Лосося, сына Вестейна Пережравшего Мухоморов В Битве За Поруганную Честь Бабушки…
— Эй, хватит, хватит! — завопила я, видя, что у него в роду еще много всяких Эриков Мохнатых Мухоморов. — Я же только твое имя спросила! Это что, у вас такой обычай — всех предков перечислять? Типа, чтобы помнили?
Ула терпеливо объяснил:
— Это чтобы было понятно, откуда ты и кто твоя семья. В мое время не наблюдалось большого разнообразия имен, на одном тинге могли собраться сразу десять Торбьернов или Таральдов…
— А-а, это чтобы не было путаницы, — сообразила я, и опять мое живое воображение подсунуло мне веселенькую картинку: через толпу людей пробивается могучий рыжебородый викинг и орет: “А ну-ка, где тут Торкиль Лопатобородый, тот самый, чей отец Свейн Синемордый, чей брат…” и так далее. Теперь я поняла, откуда пошел старинный обычай поминать в горячем споре всех родственников, особенно по женской линии… — А почему тебя прозвали Недобитым Скальдом?
— Это грустная и долгая история, — потупился мой провожатый. — С детства у меня проявлялось полное отсутствие храбрости, поэтому я не смог стать воином. Не помогали даже мухоморы. Обрабатывать землю я тоже не мог, так как у меня было четыре старших брата, а у нашего отца только один двор. В общем, когда я увидел, как мои братья после смерти отца делят на четверых две коровы…
— Порезали коровок? — жалостливо спросила я.
— Нет, братьев, — невозмутимо отозвался Ула. — После дележки их осталось двое… Так вот, после этого я решил стать скальдом. Я сочинил хвалебную песню в честь хевдинга Харальда и спел ее у него на пиру. Но я был в некотором роде новатором и поэтому начал перечислять имена славных предков хевдинга в начале песни, а не в конце, как положено… В общем, на восьмом колене старый берсеркер Ульм Кривой Рог запустил в меня глиняным горшком и вырубил на десять дней… После этого я получил прозвище Недобитый Скальд.
— Грустная история, — посочувствовала я. — А когда тебя добили совсем?
Серо-голубые глаза бывшего викинга затуманились:
— Это была прекрасная смерть!
— Неужто ты пал с арфой на поле боя? — подивилась я, оглядывая могучую фигуру Улы. Воображение послушно нарисовало мне умирающего рыжеволосого скальда, затоптанного лошадями и сжимающего в руках арфу, или на чем у них там играли…
Ула нахмурился:
— Нет, совсем нет. Я пел на тризне по старому Вестейну Бычьему Сердцу. От моего пения стало плохо сперва его брату, потом его сыну… В общем, когда число покойников на тризне достигло пяти, дочь покойного, Мудрая Гудрун, удавила меня моей же струной.
— Мудрая Гудрун, — пробормотала я. Наверное, та русская баба, что коня на скаку остановит и в горящую избу кого угодно внесет, была из той же породы.
