В марте Кате исполнилось двадцать семь. От старших приятельниц она слышала про некое особое значение этого возраста. Не в двадцать пять и не в тридцать, а именно в двадцать семь наступает новый этап, когда человек… взрослеет? Стареет? Утрачивает былую прыть? Или просто многое становится не важным… Кате сложно было ощущать себя взрослой. Она вела тот же образ жизни, что и семь лет назад. Не вышла замуж, и не обзавелась детьми, хотя была хороша собой и стройна, и недостатка в кавалерах не знала с четырнадцати лет. Но теперь поселилась в сердце какая-то неизбывная русалочья грусть. И может быть, именно эта грусть, а вовсе не желание найти спокойное место для работы, гнала ее из города в деревенскую глушь…
Пройдя полузабытой дорогой между несколькими привокзальными домиками и ржавым остовом иномарки «запорожец», Катя вышла к полю. Дорога, превратившаяся в тропинку, уходила туда и терялась в высоких травах. Не без трепета Катя ступила на этот неверный, а потом пошла по нему быстро и не оглядываясь: ей надо было преодолеть километра два.
Плети мышиного горошка, цепляясь за джинсы, замочили их росой. Темнело. Нo мир вокруг не спал, он жил таинственной жизнью, всезнающим оком следя за пришелицей. Одиночество подавляло своим величием, торжественностью птичьих переливов и замерших в безветрии трав. Девушка чувствовала, как бережное прикосновение прохладного воздуха смывает с ее лица городскую бледность.
Вдруг по полю прошла волна, словно кто-то пробежал, прячась в высокой траве. Катя встревоженно обернулась, но никого не увидела. Наверное, это не человек, а животное, может, деревенская собака. По крайней мере, так думать было гораздо спокойнее. Но вот трава всколыхнулась у самой тропинки, и прямо перед Катей, широко расставив сильные серые лапы, действительно оказался огромный зверь. Он затравленно озирался, прижимая уши к голове.
— Привет! — сказала Катя.
Зверь вздрогнул, но с места не сдвинулся. Он так и продолжал стоять, словно не знал, что ему делать дальше.
Он был высок в холке; серая, дымчатая, почти однотонная шерсть слегка отливала темным по хребту; пушистый хвост неподвижно свисал книзу. Бока часто — часто двигались. Но особенно поразили Катю глаза: ярко-желтые, слегка раскосые, умные, но полные ужаса — совсем не собачьи глаза. «Неужели волк?» — подумала Катя, скорее с интересом, чем со страхом: она любила зверей и не видела в них угрозы. Вот если бы это был человек…
— Ну, и откуда ты здесь взялся? — спросила она загадочного зверя. Тот посмотрел на нее, словно вслушиваясь в незнакомый язык; девушке даже показалось, что он нахмурил лоб, силясь понять смысл.
— Если ты волк, тебе надо поскорей уходить отсюда, — рассудительно продолжала Катя, — здесь рядом деревня, тебе там не обрадуются. Ты, наверное, голодный?
Она поставила чемодан на тропинку и достала сверток с бутербродами.
— На вот, будешь?
Но волк даже не понюхал предложенное угощение. То ли зверь с детства не любил сыр, то ли только сейчас осознал всю нелепость своей встречи с человеком, но тут он отпрянул, развернулся в прыжке и умчался прочь. Трава пару раз всколыхнулась, отмечая его след, а потом все стихло. «Будто померещилось», — подумала Катя, продолжая свой путь.
Вскоре тропинка вывела ее к самой околице деревни, где и стоял дом бабы Веры, крашенный зеленой краской. Услышав, как девушка открывает ржавый замок и скрипит дверями, по всей деревне залаяли собаки. Залаяли, а потом одна за другой протяжно завыли, будто почувствовали чье-то недоброе присутствие…
Волк пробирался сквозь чужую ночь, крадучись, припадая на передние лапы. Мир за Гранью оказался удивительно похож на его собственный — и это пугало больше всего. Да, он мгновенно перенесся из осени в лето и вместо лесного болота оказался на берегу извилистой зеленой речки. Но здесь росли те же березы и тополя, в прибрежных водах знакомо желтели кувшинки, и даже голоса птиц он различал: вот заливается малиновка, а вот щелкает соловей, пробуя голос. И только неуловимое ощущение — запах? шелест листвы? — напоминало, что Грань осталась позади. Волк был готов к любому ужасу, даже к неминуемой смерти, — но вот этого чувства он не ожидал. И теперь ему было страшно и одиноко.
Но первая встреча с человеком из другого мира напугала его еще больше. Это была женщина — молодая, красивая, почему-то одетая по-мужски. Она говорила на одном с ним языке, но от волнения он не разобрал слов, поняв только, что она предлагала ему какую-то оду. Волк метнулся от нее прочь, галопом промчался через поле и забился в мокрый ольховый куст. Он свернулся клубком, надеясь так укрыться от собственных страхов. Голос женщины продолжал звучать в его ушах. Незнакомка была добра и, главное, вовсе не шарахалась от него, как все люди с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать лет.
* * *
Герцогство на юго-западе Фенлана на фенланском языке называлось Шотфел. А местные крестьяне называли свои земли попросту Южным бором, потому что когда-то, в незапамятные времена, по берегам широких светлых рек здесь сплошь росли дубовые и березовые рощи, перемежающиеся непроходимыми еловыми борами. Но трудолюбивые люди, пришедшие в эти края, отвоевали у леса место для пашен. И между потеснившимися лесными островками выросли деревни.
В Колемяшине, по сравнению с соседями, жили зажиточно. Здесь избы были покрепче и поновее, крестьянские поля радовали глаз, а ребятишки росли здоровыми и крепкими. Яно был пятым сыном в большой крестьянской семье. Отец и четверо старших братьев вместе с другими односельчанами от зари до зари возделывали господские пашни, а когда заходило солнце, трудились на собственном крошечном клочке земли. Они уходили затемно, возвращались за полночь, потные и грязные, выливали на себя по ушату воды, жадно съедали заботливо поданную матерью похлебку со щедрым ломтем хлеба и ложились спать. Яно пока в поле не брали: он еще был слишком мал и помогал матери и сестрам по хозяйству. Иногда его вместе с другими мальчишками посылали пасти господских гусей.
Ребята любили это занятие. Они уводили важных, глупых птиц подальше от деревни, к небольшому пруду, где и плескались целый день вместе с гусями. И родители были за них спокойны — до одного страшного случая.
Однажды, когда Яно было семь лет, из леса выскочил волк — огромный и свирепый, он не походил на обычного вороватого охотника за домашней живностью. Даже не заметив переполошившихся гусей, оскаленный зверь двинулся к оторопевшим от ужаса детям. Побросав наземь свои котомки, мальчишки бросились бежать. Но Яно не повезло: налетев босой пяткой на корень или камень, он споткнулся и растянулся ничком на земле. И тут же почувствовал над собой жаркое дыхание хищника. Волк встал над Яно и замер. Взгляд его желтых немигающих глаз обжигал мальчику спину. Яно казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди; от страха он не смог даже закричать. Зато остальные ребята, заметив, что их друг попал в беду, остановились поодаль и начали отчаянно звать на помощь.
Крики детей услышали в деревне. С поля бросились мужики, похватав, кто что успел: колья, вилы и лопаты. Яно уже понадеялся, что волк испугается и убежит обратно в лес. Тот так и сделал, но прежде клацнул челюстями, опустил страшную пасть и как— то беззлобно, но до крови укусил мальчика за плечо. После этого зверь одним движением развернулся и мгновенно скрылся.
