Он не слышал писка.
Девушка что-то почувствовала, посмотрела на мальчика у шлагбаума и перестала улыбаться. Она отстранила парня рукой, поправила выбившиеся волосы за ухо, и, прищурившись, сделала несколько шагов к шлагбауму. Потом обернулась и что-то сказала парню. Тот тоже посмотрел на Ли-Ваня.
Теперь оба они смотрели на него так, будто видели перед собой не буддийского монаха, а что-то совсем для себя неправильное, непонятное.
Ли-Вань ничего плохого не делал. Пытаясь понять, что так удивило иностранцев, он в замешательстве опустил взгляд туда, куда смотрели они.
Маленькие побелевшие пальцы сжимали шею щенка. Голова собаки была неестественно вывернута, неподвижные глаза выпучены, в пасти стояла красная пена. Ли-Вань разжал пальцы — рыжее тельце без звука упало на песок.
Парень с девушкой попятились. Потом парень обхватил девушку рукой, и они, несколько раз на ходу обернувшись, обошли автобус и зашли в него. Там они просидели все время, пока не вернулась группа.
* * *
Однажды, в канун своего восемнадцатилетия, Ли-Вань услышал ночью странный голос; голос нашептывал ему на ухо ужасную, но такую правильную мысль.
— Плохи твои дела, — шептал голос, — твое наваждение все сильнее, скоро тебе будет не сдержать его. Но есть один способ избавиться от него. Единственный способ.
— Способ? Какой же? Скорее, скажи, умоляю!
— Отдайся наваждению. Сделай это всего один раз, и станешь свободен.
— Убить? — в отчаянии прошептал Ли-Вань, — как же я могу? Убийство сломало мне жизнь… Я не знаю, по чьей злой шутке случилось так, что ненавистное мне зло вошло в меня, но я не выпущу его снова на свободу. Пусть на мне зло остановится. Пусть лучше умру я сам.
— Кто же сказал, что, убивая, ты непременно будешь творить зло? — вкрадчиво спросил голос. — Ты можешь поискать случая убить во имя добра. Ты можешь убить, защищая добро.
— Убийство всегда зло, — твердо отвечал Ли-Вань.
— Конечно, зло, — быстро согласился голос, — но ведь убийство может принести в мир больше добра, чем оно сотворило зла.
— Нет, нет, нет! — стал биться головой по брусочку дерева, заменявшему ему подушку, Ли-Вань. — Убийство не имеет степени! Убийство — абсолютное зло; оно отнимает у человека саму возможность исправиться!
— Ну, хорошо, хорошо, — успокоил голос. — Но кто виноват в том, что тебе так хочется убить? Разве ты виноват в том, что рожден таким? Разве ты выбирал быть таким?
— Нет, — подумав, согласился Ли-Вань.
— Вот и не вини себя. И не убивай никого. Просто притворись, что ты убил. Если ты притворишься, что ж за беда? Ты же не сделаешь никому зла?
— Не сделаю, — неуверенно согласился Ли-Вань.
— Ну вот, — ласково сказал голос, — убей понарошку. Убей, соединившись в мыслях с той небесной справедливостью, которая сама приговорит несущего в мир зло человека к смерти.
— Но мне самому при этом не надо будет убивать? — спросил Ли-Вань.
— Нет, нет, ты будешь ни при чем, — мягко объяснил голос, — все, что тебе надо будет сделать, это просто подчиниться всеобщему закону, дхарме. Всеобщий закон, как ты знаешь, и карает, и одаривает. Это ведь путь Будды — не спорить с порядком вещей, не так ли? Ты же не бросишься останавливать морской прилив, который тянет Луна, и не захочешь остановить разлив реки в сезон дождей? Нет, ты сядешь в лодку, и, воспользовавшись приливом, поплывешь быстро там, где раньше шел посуху медленно. И если всеобщий закон решит покарать какого-нибудь человека за творимое им зло, разве тебе не разумно будет, узнав об этом, прочувствовать эту кару как справедливую, насладиться смертью злодея и тем самым удовлетворить свою страсть?
— Я не знаю, — беспомощно сказал Ли-Вань, — ты путаешь меня! Мне важно одно: чтобы я не убил…
— Забудь об этом, ты не убьешь, — пообещал голос, — подумай лучше еще вот о чем: что делает одного человека хорошим и добрым, а другого злым и дурным? Ведь одним быть добрее легче, чем другим, — тебе ли этого не знать? И вот есть люди, призванные сливаться в единое с благим созиданием, которое производит мироздание, и есть люди, которые призваны сливаться в единое с благим разрушением, которое оно производит. Созидание и разрушение — части одного. Важно лишь, чтобы люди не думали, что это они творят созидание и разрушение. Важно внутренне слиться с тем, что творит мироздание, и что из этого ближе тебе.
— Я не понимаю, — в отчаянии прошептал Ли-Вань.
— Оглянись вокруг, — сказал голос, — никто не скажет, что природа зла, потому что создала тех, кто помогает ей убивать и убирать с земли то, что умерло. И те, кто едят трупы, творят красоту, потому что некрасиво, когда вокруг лежит падаль. Тот же, кто внутри себя соединяется с самой природой и разделяет в ней это ее стремление к красоте, сам красив. И вот, не кори себя за то, что ты родился Падальщиком. Сам не убивай никого, но кормись справедливой карой, наложенной на других мирозданием. Вот твой путь.
— Но ведь, — прошептал Ли-Вань совсем тихо в третий раз, — если я тебя послушаю, я никого не убью?
— Никого, — так же тихо прошептал в ответ голос, — ты просто ощутишь радость от смерти другого — ту сладость, которую чувствует падальщик. И эта сладость будет полезна мирозданию.
— И я это сделаю всего один раз? И потом буду свободен?
— Конечно, — еще тише сказал голос, — ты не первый и не последний, кто спасается темным путем. Каждый должен в своей жизни хоть раз побыть Падальщиком. Тебе просто это ближе, чем другим.
На утренней молитве после разговора с Голосом, Ли-Вань, не вполне уверенный в том, с кем он беседовал ночью, тем не менее, попросил Будду дать ему возможность отдаться своей страсти и ощутить радость от чьей-нибудь смерти, справедливо наложенной мирозданием, — с тем, однако, чтобы он, Ли-Вань, не был причиной этой смерти.
«Если мироздание сделало меня таким, каков я есть, — сказал он Будде, — в этом должен быть какой-то смысл. Я наложу на себя оковы и не позволю себе поддаться соблазну и убить, но ты сделай так, чтобы я смог без вреда другим и с пользой для мироздания насладиться своим естеством — тем удовольствием, что вызывает во мне вид смерти другого».
Пожалуй, такую странную просьбу было сложно выполнить, но Будда (или кто-то другой), если его горячо и искренне просят, всегда откликается на просьбы.
Это случилось во время визита Ли-Ваня вместе с братьями в местную больницу, — такие визиты составляют часть религиозной практики общины: монахи посещают палаты, беседуют с больными, помогают ухаживать за ними. А какая молитва, скажите, выше жизни, наполненной добрыми делами?
Еще в коридоре, когда толстый брат Диона, брат Лао и Ли-Вань подходили к палате очередного больного, пожелавшего послушать проповедь и получить благословение, долговязый Лао неожиданно нагнулся к уху Ли-Ваня.
