«Не говори кажись. Ну, слушай, я отрежу себе ступню и уменьшу ее способом, которому научился у Ауки, — короче, фокусы тебе покажу.»
«Я дам тебе денег на экскурсию, покатаю тебя на караване. Ты сможешь вернуться на побережье.»
«Я вернусь туда, как только захочу. Мой сводный брат знает дорогу.»
Мысль о том, что кто-то может уехать по желанию, привела Ли в такую ярость, что он чуть не потерял самообладание. Потная рука сжала в кармане выкидной нож.
Мальчик посмотрел на него с отвращением.
«Ты выглядишь очень противно. У тебя лицо стало типа черное, зелено-черное. Ты во что бы то ни стало хочешь, чтобы меня стошнило?»
Ли призвал на помощь все самообладание, которому научился за годы заключения.
Лицо его из черного стало цвета красного дерева, а затем к нему вернулся нормальный загорелый цвет. Самоконтроль разлился по телу, как морфий. Ли улыбнулся мягкой улыбкой, но мускул в его щеке все еще дергался.
«Это просто старый фокус шипибо. Они ночью становятся черными, выходя на охоту, знаешь… Я тебе никогда не рассказывал, какая со мной была история у истоков Эффенди? Это было во время чумы, когда всё вокруг дохло, даже гиены.»
Ли пустился в обычные россказни. Мальчик теперь смеялся. Ли пригласил его пообедать.
«Хорошо,» сказал мальчик. «Но чтоб без этих твоих фокусов шипибо.»
Ли рассмеялся облегченно и радостно.
«Торкнуло, да, молодой человек? Меня тоже, когда по первому разу. Блевал тогда до солитера. Ну, ладно, счастливо.»
Интернацональная Зона
Морок подозрительности и снобизма нависает над Европейским кварталом Танжера.
Каждый ищет на тебе ценник, определяет — каково твое достоинство, можно ли тебя немедленно применить в практических целях. Бульвар Пастер — это 5-я Авеню Танжера. Служащие в магазинах склонны к неучтивости, если не купишь что-нибудь сразу. Вопросы без покупок удостаиваются холодного, неохотного ответа.
В первую мою ночь в городе я отправился в модный бар, одно из немногих процветающих мест при сегодняшнем кризисе: тусклый свет, хорошо одетые гермафродиты, напоминающие о большинстве баров нью-йоркского верхнего Ист-Сайда.
Я завязал беседу с человеком, сидевшем справа от меня. На нем был такой пиджак из дерюги, типичное создание из ультро-шикарного магазина с Дурной Авеню.
Очевидно, это высший признак роскоши — появляться на людях в двенадцатидолларовом костюме с драгоценностями; так получилось, что я знал, откуда приехал этот пиджак и сколько он стоит, потому что у меня в чемодане лежал такой же (несколькими днями позже я отдал его чистильщику обуви).
Лицо у этого мужчины было мрачное, одутловатое, отлитое в форму кислого недовольства, богатого недовольства. Это выражение лица чаще всего встречается у женщин, и если женщина сидит с такой вот кислой и по-богатому недовольной миной достаточно долго, вокруг нее сам собой вырастает «Кадиллак». Мужчине, вероятно, более подойдет «Ягуар». К слову сказать, я видел снаружи бара припаркованный «Ягуар».
Человек справа отвечал на мои вопросы осторожными, короткими фразами, аккуратно избегая всяких намеков на теплоту и дружелюбие.
«Вы сюда прямо из Штатов?» упорствовал я.
«Нет. Из Бразилии.»
Разогревается, подумал я. Я ожидал, что понадобятся две фразы, чтобы вытянуть столько информации.
«Ну? А как Вы приехали?»
«На яхте, конечно.»
Я почувствовал, что после такого любая фраза будет некстати, и позволил себе ослабить сомнительный интерес к его персоне.
В Европейском квартале Танжера на удивление много первоклассных французских и других ресторанов, где подают отменную еду за весьма разумные деньги.
Примерное меню в «Альгамбре», одном из лучших французских ресторанов: улитки по-бургундски, пол-куропатки с горошком и картофелем, замороженный шоколадный мусс, набор французских сыров и фрукты. Цена: один доллар. Это меню и эта цена дублировались в дюжине других ресторанов.
Спустимся со стороны Европейского квартала и мы попадем, повинуясь неуловимому процессу засасывания, в Сокко Чико — Маленький Рынок, — давно уже никакой не рынок, а просто мощеный прямоугольник длиной в квартал, по обе стороны которого стоят кафе и магазины. «Кафе Сентраль» по причине своего расположения предлагает лучшее обозрение проходяших сквозь Сокко Чико людей, и поэтому именно здесь собирается все местное общество.
Въезд машин в Сокко Чико закрыт с 8 утра до полуночи. Зачастую безденежные компании часами стоят, беседуют, прежде чем закажут кофе в Сокко. Днем они могут сидеть перед кафе, ничего не заказывая, но с 5 до 8 вечера должны уступить свои места клиентам, которые платят, если только безденежные не завяжут беседу с платежеспособными.
Сокко Чико — место встреч, нервный центр, панель управления Танжера. Практически каждый житель города показывается там хотя бы раз в день.
Многие жители Танжера проводят большую часть своего бодрствования в Сокко. По обе стороны вы видите людей, брошенных здесь в безнадежных, отчаянных ситуациях, людей, ждущих предложения работы, справок о принятии, виз, разрешений, которые никогда не придут. Всю свою жизнь эти люди плыли по несчастливому течению, всегда принимали ошибочные решения. Вот и приплыли. Это она. Последняя остановка: Сокко Чико, Танжер.
Рынок психического обмена так же ломится от товара, как и магазины. Кошмарное ощущение статичности пропитывает Сокко, словно ничто не может ни случиться, ни измениться. Любая беседа растворяется в космической тупости. Люди сидят за столиками кафе, тихие и разобщенные, как камни. Никакая близость, кроме физической, невозможна. Экономические законы, не затронутые никакой гуманностью, ведут к установлению предельной статичности. В один прекрасный день все эти молодые испанцы в габардиновых пальто, болтающие об американском футболе, арабские экскурсоводы и барыги, подбрасывающие монетки и курящие свои трубки с кайфом, извращенцы, сидящие перед кафе и приглядывающиеся к мальчикам, мальчики, демонстрирующие свои задницы, ворюги, сутенеры, контрабандисты, менялы — все они навсегда застынут в своих последних бессмысленных позах.
Бессмысленность в Сокко, кажется, приобрела свое новое измерение. Сидя в кафе, выслушивая чье-нибудь «предложение», я вдруг осознаю, что собеседник на самом деле рассказывает сказку ребенку, ребенку внутри себя самого: патетические фантазии о контрабанде, о торговле брильянтами, наркотиками, оружием, или об открытии ночных клубов, кегельбанов, туристических агенств. А иногда и сама идея бывает ничего себе, да только она неосуществима — возбужденный, доверительный голос, решительные жесты в шокирующем контрасте с мертвыми, безнадежными глазами, опущенными плечами, одеждой, которая уже не поддается ремонту и оставлена в покое — пусть себе разваливается.