Конечно, я захотел владеть «Кабаном».
И я, как последний придурок, сделал три шага в сторону. Собственно, два с половиной. Довести третий шаг до конца не дала мне сногсшибательная оплеуха. Пришлась она мне по правой щеке, по челюсти, по правому плечу и по ребрам. Ребра, кажется, хрустнули — вот же хрень какая!
Я бы потерял сознание, если бы не вторая оплеуха, довольно странная. Первая оказалась столь сильной, что меня оторвало от шпалы, на которой я стоял, и вознесло на полметра вверх. Но через мгновение меня посетило странное, экзотическое ощущение: будто шпалу, старую добрую шпалу из советского бетона, тотчас вырвали из земли и с размаху врезали мне ею по подошвам сапог.
Етить твою двести!
Нельзя же так бить живого человека!
Меня подбросило метров на пять. Мелькнул номер электровоза, железнодорожная развилка со стрелкой, вышка ЛЭП с гирляндами изоляторов, елочки, вагончики, тропиночка из лесу… хорошо птицам, многое они видят с высоты своего полета… а потом подмастерье Дембеля крепко шваркнуло о железнодорожную насыпь.
Сдох бы, наверное, если б пришел на рельс — хошь спиной, хошь рылом, а хошь боком. Наверняка сдох бы. Но мне в тот день несказанно везло. Я всего-навсего лишился половины резца, резво выпорхнувшей изо рта в момент приземления. Я даже не потерял автомат. Он дружески въехал мне по ребрам с левом стороны, справедливо уравновесив ущерб, прежде нанесенный с правой.
Сказать, что я шипел от боли — ничего не сказать. То есть да, первые две секунды я шипел, а потом завыл в голос, сунул руки в гущу гравия и стиснул два камня так, что будь они чуть посочнее, выдавил бы, наверное, по паре капель воды из каждого.
Воткнитесь, ребята, я был для этого упыря самой лучшей мишенью, какую только можно придумать. А знаете почему? Потому что мишень еще лучше придумать можно только для слепого стрелка. Плешь же — до обидного зрячий, только чуть-чуть световой гранатой обиженный…
Вот я шиплю, вою, камешки давлю, ворочаюсь по гравию, туша эдакая, а вот он там продирает очи и наводит «Кабана» на мою беззащитную тушку. Прикиньте. «Кабана» он моментом подобрал. Трамплинчик-то — аномалия поганая, на которую Плешь меня навел, — врубил мне по ребрам, добавил по ногам, а потом ослаб, утих и лег на гравий. Такой довольный, что твоя псина, когда ты ей мясца бросишь.
А мне так больно, что я даже думать не могу: убьют, убьют сейчас! Круги у меня розовые перед глазами, да еще звон в ушах все мысли заменяют.
Рычит его проклятый «Кабан», рычит, сволочь. И чувствую я, словно кто-то мне пощечину закатил, но не сильную, а так, для вразумления, словно истерику прекратить хотят. И я жив.
А потом опять «Кабан» подает голос, и тут мне дружеский щелбан отвешивают по лбу. Вновь звук выстрела слышу — а я уже как-то в себя начал приходить, и ясно мне: какая-то фигня у моего вражины с пушкой выходит.
Толкает меня невидимый кулачок в бочину, кулачок явно бабий, слабенький… оглядываюсь… ох, вот прямо за моей спиной этот слабенький кулачок продырявил рельс. Хренасе!
Р-р-р! — злобится «Кабан», и я получаю шлепок по заднице.
Да какого ляда!
Вырываю руки из гравия, хватаю автомат и выпускаю по гаду полмагазина. То есть хорошая, длинная выходит очередь, секунды на три-четыре. Половина пуль уходит в небо, но четыре или пять я в него точно всадил: видно, как клочки от камуфла во все стороны полетели.
«Не убий», конечно, да! Но не до такой же степени. Святым я еще не сделался ребята, извините. Попроще моя натура.
От меня до него ровно столько же, сколько от него до меня. Считайте, ползал с линейкой и вымерял до сантиметрика. Ровнехонько! А что это значит? Только одно: он для меня — такая же замечательная мишень. Не промахнешься.
У меня, конечно, самый обыкновенный и совсем не новый ствол — АКСУ, сделанный еще при СССР, лет сорок назад. Еще Первого Взрыва на Чернобыльской АЭС не произошло, а он уже существовал.
Выходит, железный парень старше меня лет на пятнадцать. Тот самый «младшенький брат» семейства малокалиберных «Калашниковых», оружие десантуры. Патрон калибра 5,45 миллиметра, укороченный ствол, металлический костыль вместо приклада, стандартный магазин на тридцать патронов. У него, конечно, прицел устанавливается на 350 и на 500 метров, но, по правде сказать, от моего раздолбанного рыдвана (еще до меня раздолбанного) не стоило ждать прицельной дальности больше, чем метров на двести.
С орденского склада мне его продали всего-то втридорога, а не с той неистовой накруткой, какая у них бывает на нулевые стволы. Но какой бы он там ни был простенький и плохонький, а человека он дырявит безотказно. И сейчас Плешь просто обязан лежать в луже сухого красного.
А он не лежит.
Не лежит совершенно!
Какой несговорчивый…
То есть, конечно, Плешь покачнулся, а потом еще раз покачнулся, еще и еще. Точь-в-точь боксер, которого на ринге крепко молотит более ловкий противник. Но как только прошла серия ударов, он ушел в сторону, и опять прыгает — прямо железный клоун Самоделкин с пружинками и шарнирчиками в ногах!
Мы друг на друга поглядели в полном обалдении.
И больше палить не стали. Я за насыпь откатился и автомат вперед себя выставил. Дышу тяжко, тело — тысяча синяков, но жив. В гравий ребра вжимаю. Рюкзак рядом валяется, еще в полете он меня покинул…
А Плешь, сволочь, к самому электровозу подскочил и в будку машиниста запрыгнул. Вижу, опять наводит на меня свою зверушку с пятачком.
Р-р-р!
Мой несчастный рюкзак дергается, какая-то железная мелочишка жалобно звякает внутри. Ну, держи ответный гостинец.
Я даю очередь на четыре патрона. Ох, ё! Говорила бабушка дедушке: не плюй в колодец, вылетит — не поймаешь…
Сначала я вижу, как длинный лоскут камуфляжной ткани отрывается от плеча моего собеседника. Затем будка машиниста разлетается в мелкую ржавь: изрядный кусок одряхлевшей стены отваливается и падает на рельсы с этой стороны, еще один кусок, первого раза в три поболе, грохается с той стороны, крыша со скрежетом перекособочивается и выпадает вслед за вторым куском. Теперь на месте будки — сквозняк, заполненный рыжей пылью.
Плешь кашляет, давится всей этой летучей дрянью. Наконец, слышу его вопли:
— Дембель, мать твою, дубина, не стреляй!
— Ты сам, сука, не стреляй! Какого буя ты рюкзак мне продырявил!
Ну, я молодец! Чудо логики и самообладания. То, что он меня угробить пытался, это ничего, это ерунда, мелочевка. А вот рюкзак мне, видите ли, до слез жалко, обида душу гложет и может мозг разъесть.
— Да ты чё, брат сталкер, ты всё под молодого косишь? Проверял я, распространяется твоя защита на рюкзак, или только ты сам, радиоактивное мясо, защищен.
— Какая защита, Плешь? Или как тебя там на самом деле, Клещ, что ли?
