— Так ли, княже? Сними кольчугу и расстегни ворот рубахи.
Я сделал это и увидел, что жгло мне грудь… Золотой крест на моей груди был до того раскален, что горел по краям алым огнем. Раскаленное золото столь невыносимо жгло тело, что рука моя сама потянулась к шелковому гайтану.
«Нет!!» — остановил я себя, отводя руку.
Я скрипел зубами и сжимал руки в кулаки так сильно, что оттуда, где впились в ладони ногти, потекла кровь. «Не отступлюсь от веры христианской, — думал я. — Пусть даже нательный крест всегда будет жечь мне грудь! Не сниму!! Пусть жжет, не сниму!»
Не помню, сколько это длилось. Неожиданно я заметил, что крест начинает остывать.
Волхв смотрел на меня.
— Ты — христианин, Владимир… Горек мне этот день. Почему волшебное волхование не увлекло тебя, скажи? Разве не чудесно парить орлом и рыскать зверем? Разве не чудесно зреть тайное?
— У меня захватывает дух, стоит мне вспомнить восторг полета… Но муки того, кто был распят на кресте, дороже мне, и любовью к Нему полно мое сердце, — твердо ответил я.
— Что же, Владимир… Я не стану снимать с тебя умения волховать, — заговорил, наконец, старец. — Оставайся христианином, и пусть оно служит тебе… Будь всезнающ, будь неуловим! Это умение не принесет тебе, христианину, счастья. Но оно поможет тебе творить великие дела, для которых ты рожден. Мне горько, но твое мужество показало мне сегодня, что ты — настоящий русский князь, хотя ты еще так мал. Забудь о счастии, живи во славу Руси.
На следующее утро я простился со старым волхвом. Тогда же я обнаружил на своей груди след от ожога: он повторял очертания моего нательного креста. Я обрадовался этому шраму — печати, закрепившей мою веру. Еще одна была у меня радость: мой конь нашел меня, прибежав к жилищу волхва. Больше радоваться было нечему: возвращаться в Ведов было и бессмысленно и опасно. Воспользовавшись моим отсутствием, князь Глеб уже наверняка захватил со своими наемниками мой стол. Без стола, без дружины, даже без крова — я все же должен был воспрепятствовать намерениям князя Глеба.
Глава третья
Я ехал лесом, погруженный в невеселые свои мысли…
Неожиданно звук рога вывел меня из задумчивости. Я прислушался: где — то недалеко шла охота, об этом говорили и собачий лай, и отдаленные крики… Охота… О, какими давними показались мне времена, когда я сам беззаботно охотился в своих лесах!..
Послышался приближающийся стук копыт: навстречу мне, из-за могучего развесистого дуба, выехал всадник на белом разгоряченном коне в богатой сине-зеленой сбруе.
— Кто ты есть и что делаешь здесь? — звонко выкрикнул он, едва увидя меня.
— Я? Князь Владимир Ростиславич Ведовской, — ответил я, разглядывая между тем неожиданного собеседника. Это был мальчик примерно моих лет, худенький, с длинными смолисто-черными волосами. Меня поразили его глаза — карие, настолько темные, что с первого взгляда казалось, будто они состоят из одного только зрачка, очень большие. Лицо его, красивое тонкими чертами, было матово бледно. Он был в темно-синем охотничьем наряде, в зеленом аксамитовом плаще оплечь… — Но кто ты, требующий отчета у проезжих путников? — продолжил я.
— Не прими за обиду мой вопрос, — ответил он неожиданно тихо, опустив глаза… — Редко кто проезжает здесь без дела. Я отвык от незнакомых лиц, rex Влэдимэр…
Еще до того, как он произнес на иноземный лад мое имя, я, по какой-то неуловимой интонации голоса угадал в нем иноземца…
— Я буду счастлив, если ты отдохнешь хотя бы несколько часов в моем доме.
— С радостью, — я действительно нуждался в отдыхе, но кроме того меня очень заинтересовал этот странный мальчик, с первого взгляда вызвавший во мне горячую приязнь.
— Поехали же, это рядом.
— Постой! Ты прерываешь свою охоту посреди лова? Лучше я присоединюсь к тебе.
— О, я никого, кроме тебя, не удивлю тем, что поворачиваю обратно, когда собаки вот-вот настигнут оленя! — странный мальчик негромко рассмеялся. — К моим причудам привыкли.
Вскоре мы въезжали в ворота окруженного сосновым бором терема. Большой, в два этажа, терем, видимо, был срублен не более нескольких лет назад, часть дворовых построек была и совсем недавней: дерево не успело кое-где потемнеть.
Несколько человек челяди бросились нам навстречу, когда мы въезжали во двор.
Мальчик с черными волосами соскочил с коня, и, небрежно кинув поводья рослому холопу, с радушной улыбкою обернулся ко мне. Я также спешился, и, поднявшись за странным моим знакомцем на крыльцо, последовал за ним через просторные сени в большую полутемную палату.
Несмотря на сохранившийся еще запах смолы, мне почудилось на миг, будто утопающие в полумраке стены сложены из тяжелого сырого камня, притом — не один век назад… Причиной тому было убранство палаты — немного мрачное, на иноземный лад… Темного дерева шахматный столик между высокими узкими окнами, решетки которых набраны разноцветной слюдой… Темных тонов — синие и зеленые подушки, разбросанные по дубовым ларям… Стены были обтянуты темными шпалерами.
Мы уселись друг против друга в неудобных узких креслах без спинок.
— Я рад, что приветствую тебя под моим кровом, rex Влэдимэр, — чуть смущенно проговорил мой новый знакомец, — хотя этот кров всего-навсего прибежище изгнанника, предоставленное добротою Малескольда.
— Ты разумеешь под этим Великого князя Ярослава? — спросил я.
— Да… Ярослав… Rex Клева… Прости, мне легче дается трудный склад вашей речи, чем произношение имен… Ты удивлен… Я — Эдвард, сын Эдмунда… Ironside… Железнобокого, rex’а Британии.
— Как странно свела нас судьба! — воскликнул я. — Мы оба лишены того, что по праву рождения принадлежит нам!
Слабый алый румянец выступил на бледных щеках Эдварда Айронсайда, он долгим взглядом черных глаз своих посмотрел в глаза мне.
— Не хочешь ли ты сказать, rex, что и твой трон занят… Не на твоих ли глазах отец и мать умерли за пиршественным столом, пригубив первыми из пущенной по кругу «чаши любви»?.. Не над твоей ли колыбелью склонялась женщина, желая смерти тебе?.. Не тебя ли, трехлетнего, задыхающегося под полой плаща вместе с малюткой сестрой, рот которой ты зажимал рукой, чтобы никто не услышал плача, выносили бесконечными переходами из замка?.. Добрый Вальгар… О, сколь ранняя память у горя, rex Влэдимэр!
Совсем ребенком показался мне сверстник мой Эдвард Айронсайд, в минутном приступе скорби уронивший голову на худенькие руки: смоляные волны волос закрыли матово бледное лицо его…
— И у меня люди отняли данное Богом: должно ли падать духом, князь Эдвард?
— Умирающий от голода не грезит о нарядах для украшения тела! Что мне трон, если море лежит между мною и землей бриттов?
