— Не отец ты мне, прихвостень иудейский. Умер отец мой, а тебя леший привел. Нашел бы того лешего — как есть убил бы.
По строю прокатился здоровый, раскатистый смех. Плечи подтянулись, спины расправились. Словно светлее стало.
Священник новой веры поднял к небу здоровый золотой крест, инкрустированный драгоценными камнями, заорал, брызжа слюной:
— Ты борец? Да этот старик больший борец, чем ты!
Дружина снова поникла.
— Испытай его, великий княже, — процедил сквозь зубы старик с земли.
— Ведите быка. — Ровным голосом приказал Владимир, поглядывая на нетерпеливых степняков. Те начинали разогреваться недовольными выкриками. Ждать не любили.
Гридни стеганули коней к стенам Переяславля, и через некоторое время смерды уже вели в четыре руки здорового черного быка. Глаза быка были красны, размах рогов поражал.
— Победишь быка — выйдешь против степняка, — обронил воевода борцу.
— Не велика честь — животину заломать. Почто тварь родовую мучить? Не велит бог, кабы не обряд, — раскатисто обронил борец и скинул кольчугу, оставшись в рубахе да закатав рукава.
— Так и скажи, что борец только на словах, — хмыкнул священник. — Может, бог твой и слова твои подтвердит?
Борец лучезарно улыбнулся и подошел к быку. Дружина расступилась, давая круг для боя. Смерды опустили веревки и разбежались.
Бык вырвал копытом дерн земли, и его ноздри выпустили тяжелый воздух. Борец хлопнул в ладоши, растер ладони и пошел на быка. Дал бык резвый старт на жертву, и Сема едва не вскрикнул, когда рога почти поддели мужика. Борец извернулся, одной рукой обхватил быка за рог, а другой схватил за мохнатый бок. Рогатый застыл, затем взревел — в руке борца оказался кусок бока: кожа с мясом и обломки ребер. Внутренности посыпались наружу. Жалобный вскрик копытного прокатился по округе, бык припал на колени и завалился в траву, истекая кровью. Борец обошел быка, взял за рога и, шепча, вывернул шею, избавляя животное от мучения долгой смерти.
Борец повернулся к князю и бросил кусок мяса под ноги коню. Коника повело в сторону, и гридням пришлось подскочить к Владимиру, чтобы удержать.
— Знатный борец, — обронил Владимир. — Иди и принеси нам победу.
— Не буду драться, — сухо обронил борец.
— Отчего же? — донеслось от воеводы.
— На кой мне за чужого бога жилы рвать? Нападут, буду биться, а пока стоят, чего мне в битву лезть?
— Так не за бога дерись, за князя своего, за землю родную. Переяславль отдадим, еще придут. — Перебил отец борца. — Не те они уже, что при Святославе. Осерчали.
— Не буду драться, пока князь не поклянется, что не заставит меня ни сейчас, ни потом клятву новому богу давать. Пусть позволит мне держаться старых устоев, — обронил борец.
— Да как ты смеешь, смерд?! Головы лишиться захотел! — Вскипел священник. — На колени и моли о пощаде!
— Не престало русичу на коленях стоять. А за Рода и головы не жалко. Ты же за своего бога волхвов рубишь, на кострах палишь, так и я за своего голову оторвал бы тебе, кабы ты не подле князя был, кабы не клятва. Только клятву я давал старому князю, Владимиру, а не Василию, как ныне зовется крещеный. Смотри, монах, могу и передумать.
Воевода взялся за меч, дернул коня.
Борец рванул рубаху и, обнажив грудь, приблизился к воеводе:
— А руби ты меня, воеводушка. А не буду биться!
— Упрямый черт! — обронил воевода, сдавливая эфес меча. — Ума нет и не будет. Нет больше старых богов, за что умирать собрался?
— Как же нет, когда по-прежнему светит солнце Ярилы, дует ветер Стрибога, гремит гроза Перуна? Я есть, значит, и боги есть. Не паду на колени и биться не выйду, пока князь слово не даст, что не будет заставлять окаянный крест надевать и православие на правоверие менять.[1]
Владимир вновь посмотрел на борца на другом конце поля. Печенежская рать с минуты на минуту грозила броситься в битву. Борец верное время выбрал, чтобы требовать. Либо дружину в крови утопить, либо пойти на уступки. Оставить смерду жизнь — значит, дать выбор дружине: переходить в новую веру али держаться старой, а отрубить дерзкому голову — значит, броситься в безнадежный бой.
— Коли нет мозгов, держись своих богов, — обронил Владимир, а глаза досказали недосказанное: «Да проси защиты, чтобы не прирезал тебя лихой человек не сегодня, так завтра».
Борец вновь расплылся в лучезарной улыбке и смело пошел сквозь расступившийся строй на поляну, где печенежский богатырь уже поносил русичей за то, что растеряли храбрых людей, за то, что новому богу храбрые и вольные не нужны, только рабы и смиренные.
Оба сошлись посреди поля.
Печенег был выше на полторы головы и шире в плечах, а русич держался правды и верил своим богам. Обхватили друг друга, и сдавил печенег так, что едва не хрустнули ребра русича, дыхание остановилось, и лицо покраснело от напряжения. Давил, давил печенег, да не падал замертво русич, а как чуть ослабил хватку, так сдавил русич. И хрустнули ребра печенега и потекли по губам багровые ручейки.
Пал печенег замертво и дрогнуло войско на той стороне поляны. Подались кони вражины от стен Переяславля, и не возвращались больше печенеги к градам русским.
Так Сема узнал, как Владимир Святой, «не потеряв ни одного человека, отогнал врага от земель русских».
«Так вот почему двоеверие еще несколько сот лет гуляло по Руси. Неужели действительно те, кому писанная нужными людьми история присвоила эпитеты „Великий“, „Святой“, „Мудрый“ на самом деле не были таковыми?» — подумал Сема.
* * *
Атлантический океан.
Некоторое время спустя.
— …Знаешь, у каждого нет денег на свои цели. У кого-то на хлеб или проезд в автобусе, у кого-то на автомобиль, катер, самолет. Вот у тебя на что нет? — Сгоревший на солнце черноволосый юноша с длинными растрепанными локонами повернул голову к названому брату.
— Да что я? Ты у Билла спроси. Или этого… как его… мексиканца. Не помню Ф.И.О., к сожалению. Он уже богаче Гейтса. На нефти поднялся. А я чего? Я так, живу потихоньку, помаленьку. На патроны хватает, да и ладно, — ответил голубоглазый блондин, кривясь от зуда в шелушащихся губах. Морская соль разъела, и палящее солнце не способствовало заживлению.
— Да и у этих много на что нет. Сам посуди. На покупку Юпитера нет, на билет до Дальнего космоса нет. Даже на бессмертие и то не хватает.
— Бедолаги, — протянул блондин, ощущая, как кристаллики соли забили все поры в коже и тело вопит, требуя пресного душа. Соль полезна в ограниченных количествах. Когда происходит перенасыщение, организм начинает чиститься. Если же возможности чиститься нет, происходит сбой.
