Людвиг бросил на Николь пристальный взгляд, чуть нахмурился.
— Вы хотите, чтобы мы с вами пошли охранникам навстречу?
Николь помотала головой. Только не это. Тогда придется объясняться с полицией на виду у всех. А если они скажут Людвигу, что она журналистка? Ведь в главные ворота она пыталась пройти вполне легально, значит, охранники знают, кто она на самом деле.
— Не волнуйтесь, Николь. С полицией, когда они придут сюда, мы разберемся.
Разберемся? Что он имеет в виду? Непонятно. Ясно только, что предпринимать что-либо прямо сейчас он не собирается. Ладно, и на том спасибо.
Людвиг между тем встал и направил светильник, склоненный над его креслом, в сторону стены. Туда, где в простенке между книжными стеллажами висели самодельные карты.
— Вы смотрели на них, прежде чем решили сесть на пол.
Ну и что. Мог бы и не напоминать.
Она неохотно поднялась с кресла, сделала несколько шагов к стеллажам и заставила себя сконцентрироваться на картах. Она никогда прежде не видела подобных карт-картин. Они были не просто нарисованы, а частично составлены из самых необычных вещей: раковин, монет, кусочков янтаря. Нарисованный в китайском стиле дракон держит в пасти настоящую жемчужину; роза ветров, тщательно выведенная тушью, увешана крохотными серебряными шариками-колокольчиками. Николь не удержалась и дотронулась до одного из них кончиком пальца. Легкий, качается.
Забыв про все на свете, она стояла с широко распахнутыми глазами. Сколько любви и утонченного вкуса! Маленькое отражение души.
— Почему вы мне это показываете? Это ведь что-то очень личное, правда? — осторожно спросила Николь. Только бы он не обиделся.
Людвиг ответил не сразу. Потому что он и сам до конца не понимал, с какой стати он показывает свои работы совершенно незнакомому человеку. И почему этот совершенно незнакомый человек, эта странная гостья с глазами цвета молодой листвы, не вызывает в нем чувства настороженности, что было бы более чем естественно в данной ситуации. Напротив, она так легко вписывается в его маленький мир, словно всегда здесь была, словно эти картины только и ждали ее взгляда, а колокольчик — ее прикосновения. И вот теперь все наконец-то встало на свои места.
— Почему я вам это показываю?.. А почему бы и нет? — улыбнулся краешками губ Людвиг. — Вам нравится?
— Да. Очень. — Николь говорила убежденно и тихо. Необычно тихо. Что-то происходило в ее душе, только пока она не могла сказать, что именно. Всегда яркая и живая, Николь расплескивала свой свет вовне, словно раскручивала спираль радужной энергии, оживляя ее прикосновением тех, с кем она общалась. Но при этом зачастую где-то в глубине ее души оставалось тоскливое ощущение пустоты, которое нельзя было заполнить ни дружеским общением, ни бешеным темпом жизни, ни авантюрными выходками. А теперь у нее возникло странное чувство внутренней наполненности. Теплота и свет золотистыми волнами окутывали ее сердце. Что это? Благодарность за неожиданное доверие?
Она обернулась к Людвигу. В его глазах плескались блики от огня. Она не заметила, как он подошел. И теперь стоял рядом. Так близко…
— Николь, вы…
Шум в коридоре не дал ему закончить. Тяжелый топот по лестнице, приглушенные голоса перед дверью… Как во сне Николь отступала к камину. Это был конец.
— Вот она! — Полицейский, сопровождаемый охранниками, ввалился в комнату.
Николь сжалась, взглянула затравленно на Людвига и повернулась к огню. Если хотят, пусть волокут ее силой. Сама она с места не сдвинется.
А потом она просто кожей почувствовала, как между ее беззащитной спиной и полицейским возникло препятствие, несокрушимое, как скалы Бристольского залива. Людвиг.
— Офицер, в этой комнате находятся только те, кого я хочу видеть, — отчеканил ледяной голос.
— Н-но…
— И вы к их числу не относитесь.
Где-то в коридоре за распахнутой дверью тревожно пыхтел тучный охранник. Полицейский помялся, очевидно колеблясь между желанием поспешно ретироваться и необходимостью сохранить честь мундира.
— Простите, сэр… — просительно проговорил он, — но эта девушка притворилась курьером…
— Офицер, вы меня слышали? — Голос Людвига Эшби приобрел интонации, от которых у Николь по спине побежали неприятные мурашки. Не голос, а бокал с охлажденным ядом, который приказано выпить. И нет возможности сопротивляться приказу.
— Ваша фамилия, офицер?
— Бэнксон, сэр, Сэм Бэнксон. Вас понял, сэр. Извините за беспокойство, сэр.
Послышалась какая-то возня — очевидно, в дверях произошло маленькое столпотворение. Впрочем, оно поразительно быстро рассеялось. Раздался мягкий стук закрываемой двери.
— Вот и все. А вы боялись. — Веселый голос Людвига вывел Николь из окоченения. — Николь, с вами все в порядке?
Николь прерывисто вздохнула. Попыталась улыбнуться… И разревелась. Ей было неимоверно стыдно перед ним, и оттого слезы катились еще сильнее.
Людвиг растерянно смотрел, как она плачет. Что с ней? Ведь все хорошо, она в безопасности. Отвернулась к огню, закрыла ладонями лицо. Беззвучно вздрагивают плечи. Долю мгновения он боролся с собственным смущением. И с правилами этикета, которые вопили у него в голове о том, что он должен отойти и сделать вид, что ничего не происходит, дабы не доставлять дополнительного дискомфорта человеку, который находится в столь неловкой ситуации. К дьяволу правила! Обнять за тонкие плечи, защитить, заслонить от боли и обиды.
Первым импульсом Николь было вырваться. Убежать и больше никогда не видеть этого человека. Он не просто видит ее слезы, он ее утешает, что стократ хуже. Дернулась. Но Людвиг не опускал рук. И молчал. Она просто чувствовала спиной его тепло, сильные ладони бережно согревали ее плечи. Постепенно напряжение отступило. Свернутая пружина страха и унижения медленно растворилась в течении спокойного тепла, исходившего от Людвига. Николь подождала, пока успокоится дыхание, вытерла мокрые щеки. Хорошо, что подводку она смыла еще в машине, сейчас бы все лицо было в черную полосочку. Шмыгнула носом. И почему она оставила сумочку с зеркалом и платками? Людвиг, очевидно, догадался о проблеме Николь и, легонько сжав плечи, отпустил ее. Несколько приглушенных шагов по ковру. Щелчок выключателя.
— Ванная здесь. Вы можете привести себя в порядок, а я закажу кофе. Вы же будете кофе, Николь?
— Буду, — благодарно пробормотала Николь, проскальзывая в ванную. — И можно на «ты».
Кофе был замечательный. Темный, с тонкой золотистой пенкой и очень насыщенным вкусом, который хотелось смаковать, медленно раскатывая по нёбу.
Николь сделала еще один небольшой глоток, полуприкрыв от удовольствия глаза.
— Людвиг, а ты сова, да?
— В каком смысле?
— То есть работается тебе лучше ночью, правда?
