Высоченную пирамиду с храмом богов – теокалли – видно было издалека. Хорошо хоть, не чувствовалось запаха крови. Впрочем, бог с ней, с пирамидой, и кроме нее в городе, казавшемся, да и бывшем огромным, было на что взглянуть. Вдоль улиц, прямых, широких и чистых, тянулись каналы, так что почти у каждого дома имелся свой собственный причал – индейцы не знали колеса, и лодки здесь были как нельзя кстати. Чем ближе к центру, к императорскому дворцу и храмам, тем выше становились дома – в два, а иногда и в три этажа, что разрешалось лишь особо влиятельным чиновникам. Повсюду, насколько только хватало глаз, было много зелени и цветов – и во дворах, и в садах, и на специально разбитых клумбах… как вон на той, у городского фонтана, вокруг которого столпились молодые женщины с кувшинами – пришли за водой прямо сюда, а не к акведуку. Ишь, стоят, смеются. Одеты скромно, но со вкусом: обернутый вокруг бедер кусок разноцветной ткани – юбка-куэйтль, сверху – коротенькая туника-уипилли и бусы. Впрочем, многие, особенно те, кто покрасивей да помоложе, и вовсе обходились без верхней части наряда, ничуть не смущаясь выставлять напоказ грудь.
– Рот-то закрой, муха залетит! – смеясь, посоветовал Куатемок одному из воинов-тлашкаланцев.
Тот поспешно отвернулся, смущенно прикрыв глаза рукою.
Насколько мог судить Куатемок, лодка плыла к дворцу правителя… Вот обогнула храм, большую многолюдную площадь, за которой виднелись белоснежные здания Тлателолько, из города-соперника давно превратившегося в город-спутник, деловой центр столицы, именно там еще со времен Асотля располагался обширный – и самый главный – городской рынок. На котором торговали всем. Даже дерьмом – для удобрений. Вместо денег, насколько помнил Асотль, ходили костяные трубочки с золотым песком, перья кецаля, редкие раковины, какао-бобы и – для более солидных расчетов – отрезы тканей – куачтли.
Повсюду было огромное количество людей, и вовсе не бездельников – торговцев, покупателей, спешащих по делам судебных клерков: жители города, со времен пытавшегося выстроить правовое государство Асотля, отличались азартной страстью к сутяжничеству. По каналам деловито проплывали лодки-каноэ, большие – грузовые, и поменьше – рыбачьи, либо везущие какого-нибудь важного человека. В таких случаях кроме гребца-рулевого в лодке имелся еще слуга с опахалом.
– Да-а, красиво жить не запретишь! – с восхищением произнес Куатемок и, когда лодка ткнулась бортом в причал, прыжком выскочил на твердую землю.
Все прибывшие – жрец, сановники, охрана – тут же последовали за ним.
Правда, не совсем… Сановники и жрец по пути куда-то свернули, хорошо, хоть тот добродушный толстячок-чиновник все-таки обернулся, напомнив, что великий тлатоани Моктекусома Шокойоцин ждет всех особо приближенных пилли во втором часу дня, не позднее шестого звука трубы.
– Шестой звук трубы, – задумчиво повторил молодой человек. – Да-а… Здравствуйте, дорогие товарищи, – в Москве пятнадцать часов… В Ашхабаде – семнадцать. В Караганде – восемнадцать… в Петропавловске-Камчатском – полночь! Короче, полный бардак и анархия!
И сам же засмеялся себе под нос, тут же прикинув: как определить время? После шестого звука трубы… Вероятно, трубят с теокалли… да, с вершины пирамиды хорошо слышно. Ладно, наверное, все-таки время еще есть… Будем надеяться. Однако куда же теперь идти? Если здесь дворец, точнее, дворцовый комплекс – вот он, то… По идее, тогда и он, Куатемок, должен жить где-нибудь тут, рядом… Он ведь все-таки родной племянник правителя… По здешним законам – наследник! Да, все правильно… Однако куда идти… Не спрашивать же у дворцовой стражи… У стражи – да, слишком уж подозрительно, а вот у слуг… во-он у тех, что потащили с большой только что причалившей лодки корзины с землей и цветами. Самому, конечно, не надо спрашивать… послать есть кого!
– Несауа!
– Да, вождь?
– Не в службу, а в дружбу – идите пока ко мне в дом… Во-он, мимо лодок, дальше не будут объяснять – спросите, вон, у слуг…
– А…
– А я пока воздухом подышу… Вас нагоню… Скоро.
– Но…
– Я сказал – вы исполняйте!
Несауа поспешно махнул рукой своим парням. Ушли… Ага, вот спросили дорогу у лодочника. Тот показал… Вот так! Кто хочешь – приходи, что хочешь – бери, никто не запрещает, наоборот, все с удовольствием покажут, где тут квартира, где деньги лежат.
Впрочем, пора, кажется, а то как бы за кустами не скрылись… Эй, эй, парни!
Куатемок нагнал свою стражу вовремя и следом за ней вошел в дом… Нет, сначала в обширный двор с благоухающим садом, казалось, сошедшим с каких-нибудь японских гравюр. Только что вошедшие тлашкаланцы толпились у самых ворот и смущенно таращились на деловито подметавших двор полуголых служанок. Кроме служанок, тут еще были и слуги, и еще какие-то непонятные претенциозно одетые личности – то ли жрецы, то ли воины.
О! Наконец-то все эти бездельники узрели своего господина!
И тотчас же бросились к нему, на ходу славословя:
– О свет наших очей!
– Солнценосный ягуар!
– Вечно незатухающее светило!
Так-так… Куатемок ухмыльнулся – солнценосный ягуар, значит?
– Ну что, бездельники, опухли тут без меня?
Слуги и служанки без слов бухнулись на колени. Надо сказать – почтительно, но и без особого страха. Один ушлый толстяк в длинном плаще – скорее всего, мажордом или как он тут назывался – поднялся на ноги первым:
– О, мы так рады, так рады! Кечуак сказал: охота оказалась успешной.
Кечуак? Наверное, этот тот «воин-ягуар». Главный.
– Что, Кечуак уже явился?
– Да, господин. Только что. Прикажешь уже жарить дичь для вечернего пира?
«Жарить дичь для вечернего пира» – какие замечательные слова! Нет, ну право же, замечательные.
Куатемок сейчас чувствовал себя каким-нибудь тургеневско-лесковским помещиком, этаким русским барином, вернувшимся с охоты и милостиво тискающим красивых крепостных девок. Некрасивых, впрочем, тоже… Кстати, о девках… Одна, та, что стояла у самой клумбы, выглядела очень даже ничего. Стройненькая, симпатичная… Пусть даже и с маленькой грудью… Да и худая… Да-да, худая – но это в ней и нравилось.
– Что встали? – Толстяк-мажордом обернулся на слуг. – Ведите господина в дом – переодеться к приему.
Ага… значит, тут уже обо всем знают. О том, что… ну, о приеме у царя-батюшки… сиречь – у тлатоани.
Комната как комната, вернее, небольшая зала. Полутемная, без окон – свет попадал через распахнутые двери, на которых не было никаких запоров, – с расписанными яркими и чрезвычайно красивыми картинами стенами, она, судя по этим картинам и наличию мебели – небольших деревянных стульчиков без ножек и низеньких резных столиков, – играла роль приемной. Такие стульчики, как помнил Куатемок еще из прошлой своей жизни, назывались икпалли, производились в городке Куатитлан и всегда составляли предмет хозяйской гордости и жгучей зависти соседей.
