Школьник в худеньком костюмчике с большими квадратными карманами на пиджаке сразу же взял за манеру пропадать в сокрытых от ее глаз углах. Правда, потом, чуть позже, с задумчивым видом он выплывал на территорию нейтральных вод, но, сделав парочку шагов по начищенному паркету, снова исчезал в утробе зала.
Унюхав словно бы разлившееся в воздухе неладное, Лидия Альбертовна насторожилась. Она бы, конечно, могла подойти и встать у молодого человека над душой, точно как Ирина Израилевна из соседнего зала или как иные ее товарки, для коих подобная практика считалась будничной и привычной. Но Лидия Альбертовна убеждена: встреча с прекрасным – акт возвышенный и приватный, нарушать границы раскрывшейся шедевру личности невозможно. Нехорошо. Посему крушить интимное пространство, возникающее между посетителем и полотном, не слишком правильно.
Непродуктивно.
Школьник, однако, вел себя подобно ужаленному чертенку – всячески вертелся, странно дергался и отчего-то приплясывал, даже несколько раз оглядывался на Лидию Альбертовну, проверяя степень ее боевой готовности.
Именно поэтому, когда юноша очередной раз скрылся за очередной перегородкой и уже несколько минут не показывался на поверхности,
Лидия Альбертовна неожиданно для себя поднялась с насиженного места и торпедой просвистела в сокрытый от обзора угол.
С подвижностью и грацией, неожиданной для человека ее возраста и положения.
ГЛУМЛИВЫЙ СЛУЧАЙ (продолжение)
И что же она там увидела?
Малец стоял в самом уголке и пилочкой для ногтей отвинчивал болтики, на которых крепилась табличка, оповещавшая о названии художественного произведения, его авторе и основных характеристиках.
– Что ж ты, богдашка, делаешь? – вдруг вырвалось ругательство из темных глубин подсознания.
Но наглый юноша не испугался. Точнее, сделал вид, что ему совершенно все равно. Хотя истерический румянец, вспыхнувший на его изысканных щеках и делавший школьника совершенно уже растерянным, выдавал сильнейшее внутреннее напряжение. Ловкими движениями он убрал орудие преступления в карман и обворожительно улыбнулся.
Лидия Альбертовна автоматически отметила красивые и ровные белые зубы. Наверняка здоровые, с завистью подумала она; в семье ее с зубами явно не заладилось. Ей точно сделалось стыдно за то, что она поймала себя на зависти, мелкой и недостойной звания человека и работника культурного учреждения.
– А откуда это вы знаете, что я не крещенный? – попытался уйти в сторону нарушитель.
– Потому что креста на тебе нет. А был бы, так не поступал бы, – сурово сказала Лидия Альбертовна.
Эти слова ее напоминали сладкие шарики: гомеопатическое, противопростудное средство, которое следует принимать по три-пять горошин три раза в день во время болезни, а в профилактических целях – один раз в день по очереди, но из разных пакетиков.
– Но ты зубы-то мне не заговаривай.
– А я и не заговариваю зубы-то, – цинично вывернулся хулиган. – Не докажете.
– Ах, ты, мерзавец этакий… – неожиданно расстроилась Лидия
Альбертовна. Она совершенно не представляла, как же ей вести себя в такой вот ситуации.
То есть пока она там куковала, долгими, длинными днями сидя на уютном стульчике возле телефона, ей и в голову прийти не могло, что случится непредвиденная ситуация, нужно будет обезвреживать преступника, предпринимать некоторые действия, сопряженные, между прочим, с опасностью.
Преступник стоял тут же. Понятно, что он растерялся не меньше малохольной смотрительницы: провал совершенно не входил в его планы, просто не предусматривался.
Конечно, по уму, следовало броситься к телефону, вызвать охрану
(видели бы вы этих бойцов невидимого фронта), передав полномочия над ситуацией каким-нибудь другим людям.
Но вместо этого Лидия Альбертовна вцепилась поганцу в рукав и потащила в сторону служебных помещений, в тот самый коридор, где сидели искусствоведы и некогда в прошлой жизни она работала в библиотечной комнате.
Ноги у нее подгибались от неожиданности ситуации. И школьник сопротивлялся не слишком агрессивно. Кино какое-то. Глупый фарс.
Увидев со стороны, от стыда помереть можно.
В зале так никого и не было. С потемневших от времени картин безучастно взирали иностранцы. Жизнь их казалась безмятежной и приятной.
Где-то в районе дверей парнишка начал приходить в себя и сопротивляться. Но не физически, а скорее, я бы сказал, настойчивым моральным образом. Он начал говорить тихо-тихо, быстро-быстро, стараясь убедить, как он про себя ее назначил, ватрушку-старушку отпустить его подобру-поздорову.
– Понимаете, это игра, игра, нужно выиграть спор… мне нужно было принести бирку… мы с ребятами, с другом, ну, одним, да, поспорили, я должен ему принести бирку… бирку из музея… знак того, что я не сдрейфил… не испугался, понимаете… это же ничего серьезного, ничего плохого… ну какая-то там бирка…
Он говорил быстро-быстро, тихо-тихо, как синьор-помидор, наливаясь странной силой и уверенностью, что сейчас все пройдет, его отпустят, можно будет пойти домой. Дерзкий и противный. Но Лидия Альбертовна вцепилась в его рукав цепкой хваткой, сделалась намеренно глуха и раздражительна.
Да-да, она могла быть и такой строгой и несгибаемой. Редко. В качестве исключения.
ДВА В ОДНОМ
Однажды она уже каменела. У них с Мурадом свадьба случилась, когда уже нельзя было откладывать. Ну, понятно. Он тогда еще молодым и подающим надежды числился, и хоровые кантаты на стихи местных графоманов не сочинял, о чистой трансценденции да литургическом звуке грезил. А она, совсем как сейчас, плавала в бесформенности внутренних ощущений, улавливала незаметные для других запахи, по сию пору нисколечко не изменившись.
Свадьбу все время откладывали. Мурад Маратович до последнего сомневался, тянул, пытался переложить ответственность, надеялся, что
"проблемка рассосется". Обычная история. Де, дел много, денег нет.
Потом получил гонорар за скрипичный квинтет памяти жертв
Ашхабадского землетрясения, махнул рукой: может, оно так и надо, вдруг, она – самая что ни на есть лучшая партия?!
На праздничный банкет выложились подчистую, закупили бездну продуктов, массу времени, сил и здоровья убили на доставание всевозможных дефицитов (зеленого горошка, печени трески, что ли, и шпротов), заказали зал в консерваторской столовой, пропахшей кислыми щами и картонными котлетами. На платье решили не тратиться, взяли у кого-то, правда, Лида выкроила из скудной зарплаты деньги, купила узкие замшевые перчатки.
Очень уж захотелось ей перчатками замшевыми шикануть.
Мечта осуществилась. Да только человек предполагает… Буквально накануне брачной церемонии у Лидии Альбертовны скоропостижно умирает отец. Свадебные хлопоты отодвигаются на второй план. Она суетится возле не пахнущего жизнью тела, выбивает участок на Цинковом, посеревшая, возвращается домой, в царство готовящихся салатов и селедки под шубой.
