— Майк тоже, — ответила Иззи. — Честно говоря, все это было довольно грустно. Он посмотрел на меня — ну, как он обычно смотрит, когда я ем курицу руками, — и сказал: «Прости, Иззи, но я думал, тебе можно доверять. Выходит, нельзя». Вытащил из ваз все цветы, завернул в целлофан и ушел.
— Мама… — подавленно произнесла Катерина. Иззи похлопала дочь по руке:
— Что будет — то будет. Да, облом, но, наверное, не стоит их винить. И потом, — добавила она с улыбкой, — это не последние цветы в нашей жизни.
Мама держалась так смело, что Катерина поняла: Иззи страшно расстроена. Раьф и Майк привносили в ее жизнь радость и довольство. Теперь, причем абсолютно не по своей вине, Иззи утратила обоих, и несправедливость случившегося обрушилась на Катерину точно удар молота.
— Это нечестно, — сказала она. Иззи еще не знала, что их неизбежно выгонят из квартиры, и явно не задумывалась о том, как сломанная нога помешает работе. — Может, они действительно не виноваты. Зато я знаю, кто виноват.
Оказалось на удивление просто найти этот дом, уютно примостившийся в конце Кингсли-Гроув, в тупике, в паре сотен метров от Холланд-Парк. Трудно было назвать его неприметным: внушительный трехэтажный викторианский особняк из светлого камня, с коричнево-красной крышей и обширным садом, возвышался над своими соседями. Сад, хотя и разросшийся, был ухожен, рамы — недавно выкрашены, окна — без единого пятнышка, с тяжелыми занавесками. Катерина чуть помедлила у ворот. Кто поддерживает эту бездушную красоту — приходящие работники или сама Ходячая Смерть (так Иззи названа женщину, которая ее сбила)?
Катерина вздохнула с облегчением, увидев пресловутую машину на дорожке — белую, сияющую, отполированную снизу доверху. Значит, хозяйка дома.
Несмотря на утреннее солнце, на улице было чертовски холодно. Притоптывая в надежде вернуть пальцам чувствительность и поплотнее запахивая пальто, Катерина открыла калитку и уверенно зашагала к входной двери. Она пришла сюда не оскорбить или расстроить эту женщину, просто хотела удостовериться, что виновница осознала итог своих безответственных действий. Пока ее жизнь протекает без проблем, она преуспела в доставлении неприятностей другим.
Когда дверь, наконец, отворили, Катерина искренне удивилась. Если бы она действительно хотела огорчить эту женщину, то почувствовала бы себя обманутой: похоже, ничто не могло расстроить хозяйку дома еще сильнее. Выражение лица у нее было крайне жалкое: опухшие от слез глаза, бледное лицо, кожа как тонкая бумага, которая вот-вот расползется…
Катерина даже представить не могла, что авария столь сокрушительно повлияла на женщину, — та будто обезумела. На мгновение девушку охватило чувство вины. Как неловко… И как, во имя всего святого, можно объяснить свое внезапное появление, не причинив бедняжке дальнейших страданий?
— Что? — тихо спросила Джина.
Она словно едва замечала Катерину. Ее взгляд был устремлен на усик винограда, который выбился из подпорки на крыльце.
— Простите, — мягко произнесла Кэт, — но я решила повидаться с вами. Меня зовут Катерина, я дочь Изабеллы Ван Эш.
Джина уже собиралась переспросить: «Чья дочь?» — но вовремя остановилась. Это имя, несомненно, что-то означало, хотя она никак не могла понять, почему девушка смотрит на нее столь сочувственно.
«Ван Эш. Ну, конечно. Дочь женщины, которую я сбила. Мотоциклистка. Я сначала приняла ее за мужчину».
В нормальной ситуации она бы только об этом и думала, но последние несколько дней трудно было назвать нормальными. Джина понимала, что должна стыдиться, но ей отчего-то недоставало сил беспокоиться о других… Эндрю разрушил ее жизнь, и круговорот любви и ненависти к нему буквально разрывал Джину на части.
— Да, конечно, — сказала она, нервно проводя пальцами по гладким светлым волосам. — Заходи.
— С-спасибо, — сквозь зубы выговорила Катерина. Она была рада, что прогуляла школу и пришла сюда.
Надо успокоить бедняжку, прежде чем та сойдет с ума.
Муки совести — ужасная вещь. Катерина испытала очередной прилив сострадания. Глупо было не подумать о том, что Джина Лоренс сейчас винит себя и, разумеется, мучается не меньше Иззи.
— Хочешь кофе? — спросила Джина, вводя гостью в безукоризненно чистую гостиную.
Светло-зеленые стены были увешаны красивыми эстампами, бархатный гарнитур персикового цвета гармонировал с занавесками. Катерина взмолилась, чтобы ее парадные кроссовки не оставили грязных следов на дорогом ковре.
— Нет, спасибо, — покачала она головой. — Слушайте, вам вовсе не нужно винить себя за то, что случилось, миссис Лоренс. Я знаю, вы испытали жуткий шок, но это ведь несчастный случай… Такое могло произойти с кем угодно. Если бы я знала, что вы воспримете это так близко к сердцу, то пришла бы раньше. Но что сделано — то сделано, и, слава Богу, все не так уж плохо. Мама чувствует себя нормально; врачи говорят, что выйдет из больницы на следующей неделе, и я очень рада. Сами видите, вам не о чем волноваться, — ободряюще закончила Катерина. — Это всего лишь случайность…
«Четверть двенадцатого, — подумала Джина, равнодушно разглядывая девушку с темно-карими глазами, порозовевшим от холода носом и в жутких черных кроссовках. — Эндрю, наверное, сейчас на работе. Сидит за столом и что-то пишет роскошной ручкой, которую я подарила ему на Рождество. Интересно, надел ли он один из купленных мною галстуков? По-прежнему ли у него на столе стоит моя фотография в рамочке? Или он заменил ее на фото Марси Карпентер — бесстыдницы, занявшей мое место?»
Эта мысль была так ужасна, что в заплаканных глазах опять показались слезы, и Джина, всхлипнув, поспешно их смахнула.
— О Господи, прости… Прости, я ничего не могу с собой поделать…
— Разумеется, мы вас прощаем. — Катерина подбежала к ней.
«Эта женщина явно нуждается в квалифицированной помощи. Не каждый день сталкиваешься с подлинным случаем реактивной депрессии». И потом, Катерина почувствовала, что Джина Лоренс пробудила чувство вины в ней самой.
Ободряюще приобняв Джину за поникшие плечи, Катерина решилась:
— Наверное, все-таки не откажусь от кофе. Сидите здесь, я сама приготовлю.
Когда она вернулась, неся на подносе чашки, блюдца и тарелку шоколадного печенья. Джина уже совладала со слезами.
— У вас чудесный дом, — заметила Катерина, ставя поднос на изящный столик, который чудом не подломился под его тяжестью. Потом сообразила, что Джина Лоренс вряд ли обрадуется, если поднос рухнет на пол. — Я в жизни не видела такой огромной кухни. И везде так… чисто.
— Я просто не могу остановиться, — всхлипнула Джина и покачала головой, когда девушка предложила ей печенье. — С понедельника не могу остановиться, все время что-то делаю. Не в состоянии сидеть на месте, спать… это просто глупо. Я встала посреди ночи и принялась мыть пол на кухне, даже не успев сообразить, что делаю. Вчера вечером пять часов драила окна, хотя они и так чистые; просто мне нужно было чем-нибудь заняться…
