В то время как Саре сооружали на голове элегантныйфранцузский пучок, скалывая его шпильками с маленькими звездочками изискусственных бриллиантов, в отель въехал Эверетт Карсон. Худой и высокий — ростомв шесть футов четыре дюйма, — с длинными сверх меры, какими-торастрепанными волосами, уроженец Монтаны, он до сих пор напоминал ковбоя, какимбыл в юности. Он щеголял в джинсах, белой футболке и в старых, стоптанных, ноочень удобных, из кожи черной ящерицы ковбойских сапогах, которые считал«счастливыми». Они представляли собой предмет его гордости, и он не шутянамеревался надеть их сегодня к Смокингу, взятому для него напрокат журналом.Эверетт показал администратору у стойки свое редакционное удостоверение, и емус улыбкой сказали, что его уже ждут. Роскошный «Ритц-Карлтон» не шел ни в какоесравнение с теми гостиницами, в которых обычно останавливался Эверетт. Впрочем,и журнал, откомандировавший его сюда, и само задание были для него тоже в новинку:он приехал, чтобы написать о благотворительном мероприятии для голливудскогожурнала сплетен «Скуп». Он много лет готовил репортажи из горячих точек дляАссошиэйтед Пресс, а вылетев оттуда, взял на год тайм-аут. Работу в концеконцов искать все же пришлась, и он устроился в «Скуп». На этот момент стажКарсона в журнале составлял в общей сложности три недели. Он уже успел написатьо трех рок-концертах, одной голливудской свадьбе и об одном благотворительноммероприятии. Сегодняшнее было вторым. Работка та еще, не сказать, чтобы емунравилась. Во всех этих смокингах, что ему по долгу службы приходилось на себянапяливать, Эверетт чувствовал себя официантом. Если честно, он даже испытывалностальгию по походным условиям, к которым привык и в которых чувствовал себякак рыба в воде все те двадцать девять лет, которые проработал в АссошиэйтедПресс. Недавно ему стукнуло сорок восемь. Он попытался обрадоваться маленькому,комфортному, со всеми удобствами номеру, куда его проводили, и бросил на полпотрепанную сумку, которая объехала с ним весь мир. Может, попробоватьзажмуриться? Может, тогда снова почувствуешь себя где-нибудь в Сайгоне,Пакистане или Новом Дели, в Афганистане, Ливане или воюющей Боснии… «Как же этоя, — не переставал недоумевать Эверетт, — докатился до жизни такой —стал ходить по благотворительным вечерам и свадьбам знаменитостей?» Какоежестокое и изощренное наказание!
— Спасибо, — поблагодарил Карсон сопровождающего.На столе лежала брошюра о реанимационной палате для новорожденных и «пресс-кит»[3] к «Балу ангелочков», который был Эверетту до фонаря. Но своезадание он выполнит — сделает фотографии знаменитостей и напишет о выступленииМелани. Редактор сказал, что для их журнала это очень важный материал. Что ж,важный так важный.
Эверетт вытащил из мини-бара лимонад и, открыв бутылку, сталпить из горлышка. Окна номера выходили на замечательное здание. Оно былопотрясающим, в высшей степени безупречным. Но Эверетт тосковал по звукам изапахам тех ночлежек, в которых он останавливался тридцать лет, но зловониюнищеты на задворках Нового Дели и вообще по всем экзотическим местам, куда егозабрасывала судьба.
— Спокойно, Эв, — сказал он себе вслух, включилСи-эн-эн и, усевшись на краю кровати, вытащил из кармана сложенный лист бумаги.Эту распечатку из интернета он сделал перед отъездом из лос-анджелесскогоофиса. Кажется, ему сегодня фартит. В соседнем квартале в соборе Святой Мариисостоится собрание. Начнется в шесть, продлится час. Чтобы не опоздать коткрытию благотворительного вечера и вернуться в отель к семи, придется отправитьсяна собрание в смокинге. Нельзя, чтобы на него настучали в издательство.Рановато ему еще манкировать служебными обязанностями.
Хотя раньше он всегда делал это и выходил сухим из воды.Тогда он пил. А теперь он начинает жизнь с чистого листа, и выходить за рамкидозволенного пока не следует. Сейчас он пай-мальчик, честный и добросовестный.Как детсадовец. После снимков умирающих солдат в окопах и артобстрелов,освещение благотворительного вечера в Сан-Франциско казалось Эверетту тоскойсмертной, хотя другой на его месте за такую работу только спасибо сказал бы. НоЭверетт, к сожалению, не «другой». В том-то и беда.
Выпив лимонад, он вздохнул, выбросил бутылку в мусорноеведро, разделся и встал под душ. Упругие струи воды приятно хлестали по телу. ВЛос-Анджелесе сегодня жара, а здесь духота. Правда, в номере имелсякондиционер, и Эверетт, вернувшись из ванной в комнату, почувствовал себялучше. «Прекрати скулить», — приструнил он себя, одеваясь. Решив неподдаваться унынию, он взял со столика в изголовье кровати шоколадную конфету исъел печенье из мини-бара. Перед зеркалом завязал галстук-бабочку и облачился всмокинг.
Ну и ну! Прямо музыкант какой-нибудь или джентльмен. Нет,скорее, официант. Да ладно, не стоит заморачиваться. Эверетт был классным фоторепортероми когда-то даже получил Пулитцеровскую премию. Несколько раз его снимкипомещали на обложку журнала «Тайм». Карсона хорошо знали в профессиональныхкругах, но из-за проблем с пьянством он подпортил себе карьеру. Однако все жесумел исправить положение. Шесть месяцев в реабилитационной клинике и еще пятьв ашраме[4] в размышлениях над собственной жизнью сделали своедело. Больше он никогда не запьет. Другого пути нет. К тому времени он дошел доручки и раз чуть было не отдал концы в грязном клоповнике в Бангкоке. Егоспасла проститутка — не дала умереть до приезда «скорой», а один из собратьевпо журналистскому цеху перевез его в Штаты. Из Ассошиэйтед Пресс его попросили— за почти трехнедельный рабочий простой и, наверное, уже сотое за этот годнарушение всех мыслимых и немыслимых сроков. Так, разумеется, продолжаться немогло. А потому, хоть Эверетт и зарекался от этого, он все же лег вреабилитационную клинику. Правда, только на тридцать дней, не больше. Но попавтуда, в полной мере осознал, как плохи его дела. Речь шла о жизни и смерти —либо бросай пить, либо протянешь ноги. Пролечившись шесть месяцев, он предпочелзавязать.
С тех пор он поправился, посвежел и регулярно — иногда дажепо три раза в день — посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Самое трудноеосталось позади, но Эверетт решил, что даже если ему самому эти собранияпомогают не всегда, то его присутствие на них может помочь кому-то другому.Сначала у Эверетта был наставник,[5] потом он и сам им стал ивот уже год как в рот не брал ни капли. С медальоном трезвости в кармане, в«счастливых» сапогах, но так и забыв причесаться, Эверетт в три минуты седьмоговзял ключ и с фотоаппаратом через плечо вышел из номера. На его лице игралаулыбка. Ему сейчас было гораздо лучше, чем полчаса назад. Жизнь была нелегка,но все же не то, что год назад. Как-то раз один из анонимных алкоголиков сказалему: «У меня до сих пор случаются тяжелые дни, но я-то привык к тяжелым годам».Когда Эверетт выходил из отеля, жизнь казалась ему довольно приятной. Онсвернул вправо на Калифорния-стрит и прошел квартал по спускавшейся к собору СвятойМарии улице. Он с удовольствием предвкушал предстоящее собрание. Сегодня емукак-то особенно хотелось туда пойти. Желая напомнить себе, чего он достиг загод, Эверетт, как он часто это делал, дотронулся до своего медальона трезвости«1 год» в кармане.
